Бутылочка кока-колы

Автор Ризо Ахмад

/музыкальная драма/

Действующие лица:

• Озод, юноша 20 – 22 лет, красивый и высокий, с густой шевелюрой.
• Его отец и мать, бабушка и дед, истинные узбеки, старомодные в своих мыслях и чувствах. 
• Изя, парень его лет в очках, с обычным, непримечательным лицом, худенький. Он в клетчатой сорочке и тоже в джинсах.
• Тина, девушка чуть выше среднего роста. Она не русская, но европейка, какая-то смесь, может немка с узбечкой или еврейка тоже с узбечкой. Красивая, серые глаза, густые черные брови и такие же густые черные ресницы, крупные черты лица. Примечательна и ее фигура: высокая, с тонкой талией, ноги правильные и полные, красивая длинная шея, длинные тонкие руки, широкие плечи, небольшой зад и большие груди,
• Ее бабушка в ее видениях, старая и старомодная, но чрезвычайно культурная европейка, очень аккуратная в своей одежде и словах.
• Света, помощница Озода в его кафе, молодая красивая женщина его лет, среднего роста и худенькая.
• Шермухаммад, мужчина средних лет, богатый и авторитетный, сильный и властный.
• Его помощники – охранники. Их четверо, а может больше.

Действие 1. Картина 1.

Ташкент. Площадь Хадра. Неподалеку от здания цирка на первом этаже многоэтажного дома пристроилось кафе, вернее маленькая кафешка, вся из себя из стекла и света. Здесь продают прохладительные напитки, мороженое и фаст-фуд. Лето, теплый вечер. Столики и стулья вышли на опрятный, чистый и зеленый пятачок перед тротуаром. За столиками сидят парочки, друзья, подружки. Несколько столиков свободны. За один из них садится Озод, юноша 20 – 22 лет, красивый и высокий, с густой шевелюрой. Он одет в синюю сорочку и черные джинсы. В руках у него бутылочка кока-колы, из горлышка которой он маленькими глотками пьет. К нему сзади подкрадывается парень его лет в очках, с обычным, непримечательным лицом, худенький. Он в клетчатой сорочке и тоже в джинсах. Он неожиданно для Озода стучит ему по плечу. Тот вздрагивает и оборачивается. Парень улыбается во все свое лицо, а Озод пытается его вспомнить.

Парень: Не старайся, не узнаешь.

Озод: Да, на самом деле.

Парень: А ты здесь значит… И это всё твое? Ну в принципе неплохо, если вспомнить, с чего мы начинали на Госпиталке.

Озод (вскочив со стула): Изя?! Это ты, Изя?!

Изя: Ну меня мои ученики в автошколе называют Израэль Борухович. Или мистер Пинхасов. Или просто сэр. (друзья крепко обнимаются, долго не отпускают друг друга, потом целуются, улыбаются, разнимают объятия и садятся за столик).

Озод: Ну здравствуй, сэр Изя!

Изя: Ну здравствуй, Озод!

Озод: Как ты меня нашел?

Изя: Ну не зря же интернет придумали умные люди. Там теперь всё можно узнать о человеке. Ну хотя бы, где он работает, обитает, телефоны там.

Озод: Так чего же не позвонил?

Изя: Я и позвонил на твой домашний. Предки твои сказали, где ты можешь быть. я их просил не звонить тебе обо мне. Хотел сюрпризом.

Озод: Это здорово, что ты пришел!.. Я ведь так и не извинился перед тобой тогда за свое кидалово…

Изя: Вот – вот, ты тогда козел был, равных нет и даже не проводил нас.  А  я тебя ждал в аэропорту, выбегал несколько раз. А потом в самолете мне плохо стало: плакал, ревел. Мама думала, что я это по Ташкенту, по махалле своей, а я по тебе, как будто хоронил тебя. А может себя. Но, как  видишь, – не похоронил (широко улыбается и отворачивается, чтобы вытереть неожиданные слезы).

Озод: Спасибо, спасибо, мой друг Изя! Прости, прости еще раз! Я ведь не на тебя, на себя рассердился, потому и не вышел проводить. Из дому не выходил, всё думал о тебе. Тоже плакал. Прости, друг!

Изя: Всё! Простил!

Озод: Спасибо! Спасибо! Я сейчас всё принесу. Или может быть в ресторан? Есть хороший, готовят классно. «Бир регент» называется. У старого ТашМИ.

Изя: Нет, я хочу здесь. Вкуснее свежих гамбургеров, хот-догов и лавашей на сладких булочках нет ничего на свете. Тем более, они на меня не действуют – не полнею. (уходящему другу) Водку не забудь.. (себе):Ну вот и родной город, вот и родной друг. Семь лет прошло. А как будто сто лет. Пацаном с мамой вот сюда в цирк приходил. Как здорово здесь. И воздух, и люди. Только нет меня здесь! Больше нет! Вот так. Неужели я свой Ташкент когда-нибудь забуду. Вон там, на углу кооперативного  техникума я с Зинкой Сборщиковой целовался до упаду. Там же чуть не подрался. Озод спас, а то бы надрали меня в одно место старогородские.

(Возвращается Озод с подносом с едой).

Изя: Ты водку взял? Не вижу…

Озод:  Тихо ты, не базарь. У нас не положено, лицензии нет. Сейчас в чайнике Света принесет.

Изя: Помнишь, как мы целый год на Госпиталке колу продавали?

Озод: Да уж. Ты был маленький, худющий. Хохотал почем зря, забияка, матерился вовсю. Ходил по рядам и кричал на весь базар…

Изя (встав со стула и громко крича): Кола сладкая, холодная. Бери, кто может, а кто не может – не бери!

Озод: Эй-эй! Ты чё тут разорался?!

Изя: Да я от радости! Что я здесь, с тобой. Что ты тут здесь, со мной. Фишка-то в том, что ты был полненький и весь домашний, интеллигентный. Не то, что я. Ты (смеется) подходил к каждой торговке и уже смущался, краснел – бледнел, пока ей шепнешь: хотите, мол, колу, я вот принес…А надо было кричать – орать, чтобы всем слышно.

Озод: Уж я – то помню! Я так не мог. Не знаю, что мне мешало… А ты вовсю. И кричал, и матерился. Кого просил, кому всучивал, кого совестил, передразнивал. От тебя балдели, некоторые бегали за тобой, но тебя нельзя было поймать. В тебя и помидорами бросались, и морковкой. Кто грозился словами, а кто кулаком, но все были довольны. Самое главное – был результат: кола расходилась на ура.

Изя: Только прибыль делилась не поровну. Оттого и поссорились, разбежались.

Озод: Изя, ты неправ. Идея была чья? Кто вкладывал, покупал на Бешагаче в оптовом, доставлял на такси или побольше? А ты только продавал.

Изя: Ну ты балбес! Ты и тогда был балбесом, и сейчас тупой. Как же ты продавал бы, если б не я?… 

Озод: Ладно, ладно, не ругайся. Может ты и прав. Я теперь с тобой ругаться не буду. Потому что рад, что ты здесь, ты приехал!..

Изя: Ты кого – нибудь из наших видишь?

Озод:  Многие разъехались, но некоторых вижу. Хамрошку, Таньку Сергееву, Шухрата Юльчиева, Женьку Журавлева, твою Зинку Сборщикову.

Изя: Как она?

Озод: Двое детей. Красивая. Одевается – класс, от и до упакована. Чуть располнела. Смеялась, что мужу нравится. Но ты ее не ищи, не ходи. Она говорила: муж у нее армянин. Ревнивый. Не стерпит, если узнает, что… Кажется все, кроме Шухрата, вузы закончили. Или учатся еще.

Света (подходя с подносом, на котором один чайник, к столику с друзьями): Озод, вот. Я в чайник (ставит на стол чайник).

Изя: Привет, Света.

Света: Здравствуйте. С приездом. Как там, в Израиле? Не скучаете по Ташкенту?

Изя: Ничего. Нормально. Скучаю, конечно. Поэтому и приехал. (Света уходит).   

Озод: На самом деле – как ты там? Не женился?

Изя: Женился уже. У нас, евреев, быстро женят. Как и у вас, узбеков. Да я и сам хорош, тупой и еще тупее: влюбился и полез в петлю. Теперь вот девочка у нас. Только в ней радость. А жена успела располнеть до отвратности. А ты? 

Озод: Да нет. Я еще не встретил никого. Да и куда мне, надо сначала на ноги встать. Вот кафешку недавно открыл. Доход нормальный. Но прихлебателей много. Налоговики, пожарные, санинспекторы, участковые. Всем подай бесплатно. Да еще заверни детям домой. А без этого нельзя. Это называется Азия. Но, иногда кажется: они все только у меня кормятся, в другие места не идут. Но всё равно грех жаловаться. Стараемся, работаем. А чтобы эту прореху с одним даже бургером закрыть, надо десять таких продать без чека. А налоговики борзые, равных нет. Такие штрафы миллионные ставят, хоть закрывайся. Но бог пока миловал. А всё потому что у меня Света – умница. Знает, как работать и не рискует. Вот «Кобальт» купил.

Изя: Это что?

Озод: Машина. Наша, узбекская. Хорошая. Мне нравится. Как мама?

Изя: Болеет. Пенсию получает. Пенсия хорошая, врачи классные.

Озод: Она и тогда часто болела. Ты бегал к нам звонить в скорую.

Изя: Да. Спасибо твоей маме, она сразу к нам выходила. Вместе скорую дожидались, а потом она их провожала, советовалась, что делать, как лечить. А назавтра лекарства приносила, деньги не брала. Мы жили бедно. Отец не помогал. А что возьмешь на зарплату уборщицы. Завтра к твоим предкам зайду, мама что-то твоей там передавала, очень просила расцеловать и очень просила, чтобы по телефону я их соединил. Поговорить хочет с твоей, поплакать. 

Озод: От отца вести хоть какие?..

Изя: Слышал от мамы, что в Америке он со своей семьей. Ни я, ни он не захотели встречаться. Плевать, больше кислороду. Ты где тусуешься?

Озод: Да только по субботам в дискотеке с друзьями. Это на Пионерской, «Гаучо» называется. Зимой на Чимгане на лыжах катались. Раза три ездили. Обалдеть! А летом на Чарвак раз в месяц ездим. Там вода хорошая и в «Пирамидах» жили. Отель. Сервис хороший. Лучше, чем за границей. Анталия – манталия – чепуха перед нашим Чарваком, а Чимган лучше всяких Альп.

Изя: Ты и там был?

Озод: Нет, но у нас здорово.

Изя: Так с твоими предками хочется встретиться.

Озод: Вот и приедешь завтра. А сегодня только со мной.

Изя: Нет, сегодня не могу: мне еще кое-кого увидеть. Но завтра только с тобой, твоими. Как они?

Озод: У них всё нормально. Мама уже на пенсии. Отец постарался, чтобы нормальная пенсия была. Я тоже завтра пораньше освобожусь, базар сделаю. Мама пловешник приготовит.

Изя: Ну-ну! Ты не очень. Я не самый важный гость, к дипломатическим приемам не привык.

Озод: Ты самый важный для меня гость. И никаких приемов, всё по-свойски. И мама с папой обрадуются. Вот увидишь. Договорились?

Изя: Приду, конечно. Я же и к тебе приехал. Ташкент посмотрю с утра. В школу схожу, еще кое-куда. В синагогу – мама просила зайти и одну вещицу отдать. Ты с отцом помирился?

Озод: Ну как тебе сказать. Он ведь до сих пор работает в университете. Все там ждут – не дождутся, когда уйдет на пенсию. Всех там заколебал. Никому не ставит по блату. Бабок не берет. А у нас же Азия. Если  ректору, декану позвонили – они берут на козырек. А он на их требования и объяснения не идет. И попробуй попросить – только сделаешь хуже. Совсем свихнулся старик. И дома такой же коммунист – большевик. «Так не стой, эдак не сядь, чего поздно пришел, не воруй» каждый раз, как будто я ворую. В – общем тяжело с ним. Стараюсь на глаза не попадаться. Поднакоплю и свалю, квартирку хоть маленькую куплю. Пилит и пилит. И так – не так, и так – тоже на так! Маму жалко. И всё под присмотром: сколько рису положила, почему мяса много в супе. А когда мама: «Это Озод принес», всё равно по ему неправильно. Только с соседями хорош. «Ой, придите, ой, зайдите, ой не стоило беспокоиться, ой, конечно мы с супругой придем». Как говорится «кучада – хандон, уйда – кабристон».

Изя: Стой, стой, переведу, вспомню… «На улице – молодец, а в доме - мертвец».

 Озод: Ну примерно так – смысл верный.

Изя: А может тебе помягче с ним. Всё-таки старик со своим миром. Не переделаешь уже.

Озод: Изя, всё в порядке. Всё нормально. Не бери в башку. Мы давно свыклись. В принципе он человек неплохой. Зарплату вон маме отдает, не заначивает. Многого для себя не требует. Только обидчивый стал. Быстро обижается. А потом долго не разговаривает ни с кем, от еды отказывается.. А как такое – мама начинает плакать на кухне, боится за него – голодного. А зайдет к нему – тот прогоняет. Мания величия что-ли, чтобы все от его проделок дрожали. Мама говорит, он таким не был, веселым был, сильным студентом. Сам кандидатскую и докторскую – никто не помогал, считал чужую помощь западло, говорил, что сам будет делать  от первого слова до последнего, иначе уважать себя не будет. Женщин красивых любил, стихи писал, а потом маме читал, компании любил, хлебосольный был. А теперь вот брюзга и бирюк. И к ней в спальню перестал заходить. Мама говорит: любвеобильным был раньше, проходу ей не давал лет пять после свадьбы. А теперь и не заходит, хоть и не старый еще. Слава богу, сестры мои старшие по маминому требованию часто стали к нему заходить, веселить его, сладким балуют. Он их любит, а со мной…Может дело во мне самом: я что – возникаю, грублю. Надо мне от сестер поучиться..

Изя: Ну вот, охломон безмозглый. Дело в тебе. Надо стариков беречь. Вот завтра приду к вам, а ты отцу скажи, чтобы был тоже. Уверен: приглашение твое понравится ему.

Озод: Понравится, конечно, но как узнает, что я всё принес.

Изя: Ну и пусть! Знаешь почему? Он должен увидеть в тебе уже мужчину, способного самостоятельно зарабатывать и приглашать, когда хочешь, гостей за свой счет. Это правильно! Это нормально!.. Он тебя поил, кормил, а теперь считает, что всё должно быть по-другому, теперь хотя бы сам за себя, пусть не за него. А ты и показывай свое уважение. Хоть таким образом. А ты, небось, Озод, считаешь, что раз они тебя родили, так и пусть до конца дней кормят-одевают. Нет, дорогой пупок. Ты уже взрослый. Вот кафешку открыл. Зарабатываешь. Дальше – больше. Так будь умнее, перец…

Озод (перебивая): Да. Наверное, ты прав. Я  об этом не подумал.

Изя: Вот-вот! Тебя, наверное, мамочка балует в тайне от отца: то кусок побольше, то хлеба только горбушку, то блины и какао по утрам, и кашу какую хочешь. А ему чаю и пару надоевших бутербродов. А надо бы эти нежности отцу делать, а не тебе, мордастому, щеки разорвутся. Да на тебе пахать надо, а тебе до сих пор сюсюканья. А отец всё это точно видит и начинает тебя, чурбан тихо ненавидеть. Отсюда и холодная война, что перерастет когда-нибудь в горячую. Это я знаю: родители всё видят – замечают. Вот и больно ему. Не от того, что к тебе такая любовь, а к тому, что к нему тоже такой любви нет. Потому и ревнует, тихо ненавидит. А ты зайди к нему с этими блинами и какао и вместе позавтракайте. И маме скажи, пока отец не придет – не буду обедать- ужинать. И положи ему самый лучший кусок из своей тарелки. И подожди, пока он начнет, тогда и начинайте. И не вставай со стола, пока он омин не сделает.   

Озод: Да, наверное, ты прав. Об этих нюансах я и не думал. Может – дело в них. Но почему мама…

Изя: Мама - мама! Больной или притворяешься? Мама тебя любит и на всё готова  ради тебя. Она ведь не от отца, от себя прежде всего отрывает. И думает, что и от отца твоего не убудет, если мальчик лучшего или лишнего съест или оденет. Ты для нее, после того, как отец перестал любить ее, свет  в окошке. Больше не для кого стараться.. А отец потому и психует, тебе, молокососу – всё, а ему, хозяину – что осталось. Ты понял, тупорылый?!

Озод: Понял. И маме скажу, чтобы не так…

Изя: Нет, ты на самом деле говно! Ты чё, не понял, что маме твоей говори – не говори, не поймет. Все нормальные матери лишены рассудка, если что касается их детей. И будет продолжать. Ты лучше себя исправь: каждый день, каждый раз выказывай уважение им обоим. И увидишь через неделю: не только мать тебя, прощаясь до вечера, поцелует, а и отец будет тебя ждать, вечера с тобой ждать. И побольше балуй его балуй по мелочам, от тебя не убудет: сорочкой новой, носками, самсой из Чор-су. Ничего так не переменчиво, как настроение человека. А улучшать его – забота близких. Вон, моя дочка: как почувствует, что психую или устал, сядет на колени, прижмется и не оторвешь. А мне это самый нужный отключ!  Ты понял, козлина?

Озод: Ну ты и философ стал, как погляжу. Психолог! Ты где научился?

Изя: А у меня это всегда было. Ты просто не знал. Да и я не раскрывался. Думал, засмеешь. А теперь-то что скрывать: мы взрослые люди и рассуждаем по-взрослому. Прикинь: я уже отец, ты тоже будешь. Так что учись. Бесплатно учу, запомни. Евреи бесплатно ничего не делают. Но ты мой друг, лузер ты дырявый. Вот ты когда видишь старого человека – здороваешься?

Озод: Когда как.

Изя: А надо всегда. У старого человека сразу настроение повышается, если поздороваешься с ним. И он обязательно пожелает тебе божьей удачи. А чем больше тебе старых людей удачи пожелает, тем больше вероятности по закону мудрого еврея Альберта Эйнштейна, что удача найдет тебя… Потому что они самые близкие богу. Ну всё. Лекция закончена. Давай выпьем.

Озод: Я не могу, я за рулем. Но завтра обязательно. Найду отцовского любимого коньяка.

Изя: Нет, мне только водки

Озод: Хорошо (наливает другу полную чашку из чайника и передает тому в руки, пододвигает тарелку с едой. Друг выпивает, требует еще и ест…).

Изя (покончив с едой и водкой): Я пойду, устал. Завтра в …

Озод: В обед (друзья крепко обнимаются, Изя уходит. Озод долго сидит и о чем-то думает, затем самому себе говорит):  Да , Изя прав, тысячу раз прав. Я виноват! Только я! Он открыл мне глаза. Тебе всегда нужен человек, что открывает тебе глаза. Пусть это будут горькие истины. А сам ты на себя всегда смотришь незрячими глазами, не видишь иногда, какой ты. Когда хорошие деньги зарабатываешь и начинаешь помогать родителям, и это им нравится, они начинают молиться богу, чтобы всё у тебя было хорошо, и славить бога, что такого сыночка дал, то потихоньку крыша твоя едет. Начинаешь видеть в их действиях свою исключительность. Я и стал понемногу хамить: и это не так, и то, и чай слишком горячий (подождать, как будто нельзя, чувак), и отец сидит в одной и той же пижаме, мама, нельзя что ли купить, деньги же даю. И вообще не трогайте меня. Я сказал – всё! Мама, конечно, слепа и глуха к моим минусам, понятное дело: любовь, как говорится, не разумом, а сердцем. А отцу не нравилось, я ведь, комп безмозглый, не  чувствовал. Однажды он и высказался как следует. Пришел сюда, сказал: «Будет мужской разговор. Маме не рассказывай, всё равно не поймет меня», - влепил оплеуху и спокойно ушел. Я понял это по-своему, считал себя оскорбленным, озлобился на него, старался избегать с ним встреч, ел на кухне один, старался смеяться громче, чтобы он слышал и нервничал. Он и не выдержал, вызвал ее к себе, хотел объяснить, что так нельзя. А она на его одно слово два ответных. Он совсем психанул, схватил ее за горло. Она закричала: «Бей! Ну бей! Забей! Задуши! Ты можешь убить! Людоед!». Я вбежал, слава Аллаху, слава Аллаху, не стал его бить, хоть был зол и хотел отыграться. Я просто разнял и развел их в стороны. Потом не стал ничего говорить, не дожидаться и сел в машину, уехал. А теперь понимаю, что только я виноват. Надо завтра решить, как сказал мой Изя.

Картина 2

То же кафе через неделю. Ясный солнечный день. За барной стойкой стоит Озод. Он молча протирает стаканы, фужеры и бокалы. Подходит девушка чуть выше среднего роста. Она не русская, но европейка, какая-то смесь, может немка с узбечкой или еврейка тоже с узбечкой. Где-то так. Красивая, серые глаза, густые черные брови и такие же густые черные ресницы, крупные черты лица. Примечательна и ее фигура: высокая, с тонкой талией, ноги правильные и полные, красивая длинная шея, длинные тонкие руки, широкие плечи, небольшой зад и большие груди, выпирающие наполовину из белой сорочки.

Девушка: Эй, где Света?

Озод (обиженно такому наглому обращению): Не надо эй. А Светлана больна. Вам что-нибудь нужно?

Девушка (также напористо и нагло): Тогда дай ее номер сотки.

Озод: Я не могу этого сделать. Вы мне незнакомы и Светлана мне о вас ничего не говорила.

Девушка (продолжая в том же тоне): Так позвони и спроси обо мне. Скажи, что Тина здесь.

Озод: Тина! Красивое имя. Необычное. И вы красивая.

Тина: Приехали. Звони давай.

Озод(звонит и ждет): Света, здравствуй. Как ты? Может чего привезти?. Завтра выйдешь? Как здорово! А то я тут с твоими. Да вот Тина. Пришла. Хочет тебя видеть. Понял. Сейчас посмотрю (открывает служебный журнал). Да вот здесь. За четыре пачки и четыре колы, два лаваша. (обращается к Тине). Вы хотите расплатиться?

Тина: Да, только побыстрей  

Озод: Да-да! (выбивает чек в кассе). Вот чек, возьмите.

Тина (посмотрев на чек, вынув деньги из сумочки, отсчитывает и кладет на барную стойку, зовет отошедшего Озода): Эй! Президент.

Озод (подойдя поближе): Я президент? Ты чё?!

Тина: Да не ты, а сигареты «Президент». Долбан! Ишак! Сволочь паршивая!

Озод (выйдя из-за барной стойки): Что, что? Это уже перебор! (уже, кажется, рыча): Ты вот что…

Тина: Да не ты, тоже мне. Вон тот осел. Привязался, старый пердун. От остановки к остановке провожает. Предлагает любовь свою (у девушки начинают блестеть глаза, возмущению ее нет предела).

Озод: Может помочь?

Тина: Фу ты, ну ты! Давно пора (сквозь слезинки в глазах появились веселые искорки ребенка решившего пошалить. Она показала в сторону человека, стоящего у своей машины).

Озод (подошедши к человеку и как можно мягче по-узбекски): Таксир, господин! Прошу вас! Это моя девушка. (мужчина обернулся и оказался моложав, лет сорока пяти)

Мужчина: Вижу, парень, что это неправда, но я всё понял, сог бул, будь здоров (сел в машину, она моментально рванула с места, едва не задев Озода. Вернулся. Постояли, покурили).

Тина: Ну, теперь ты будешь со мной знакомиться?

Озод (возмущенно): Да пошла ты, куда шла (она и ушла. Но через минуту вернулась, страшно напуганная).

Тина: Эй! (уже не по-хамски, а просящим голосом). Эй, спрячь меня, а?

Озод (всё сразу поняв): Быстро в посудомоечную. И сиди, пока не позову!

Тина (совсем по-другому посмотрев на юношу): Спасибо! (забежала в малюсенькую комнату прямо за баром. Озод захлопнул окошко для передачи посуды и закрыл на ключ ту самую комнату. Он это сделал как раз вовремя, потому что почти сразу же за этим к барной стойке подошли четыре парня, двое здоровых и больших, а остальные – так себе).  

Озод (вовремя повернувшись и с холодным лицом): Привет, ребята! Что желаете?

1 парень: Озод, это ты? Не помнишь меня? На дискаче встречались (и не дожидаясь ответа). Ты, говорят, фраерком стал, Озод. Всяких блядей, проституток скрываешь. Где она? Или ты ее шестерка – сутенер?  

Озод: Кудрат, кажется тебя зовут, брат? Ты, братишка, мал еще меня так называть. Пошел отсюда, пока я не позвал кого надо. Порвут и следа не останется. А ты тут, троль, мямлишь и подумал уже, что я раздавлен. Пошел отсюда, сказано уже!

2 парень: Ты чё гонишь, курва? Жить надоело?! Отдавай шворку эту и разошлись по-хорошему.

3 парень: (вроде совсем мирно) Вот тебе сто баксов за услуги. Будь добр, отдай, а? (бросает ему купюру).

Озод (берет ее и бросает обратно): Тебе папа дал, небось, бабки эти? Так иди и отдыхай. На Катартале или на Шухрате за них четыре проститутки с тобой пойдут, хоть ты прыщавый и вонючий. Надо мыться почаще да с мылом и чистую сорочку надевать. Да еще останется на водку и закусон. Так что, идите, ребята по-хорошему, а мне закрываться пора. Время уже. А здоровье беречь надо.

1 парень: Ах, ты сука! О нашем здоровье печешься (подлетает к бару и пытается ударить бармена. Тот перехватывает его руку и хватает за волосы, резко наклоняет и бьет голову о барный стол. Парень падает. В это время двое здоровых забегают с двух сторон в бар и начинают бить Озода. Он падает, его выволакивают наружу и начинают пинать ногами. А тот, что получил от Озода по голове, медленно встает и начинает пулять фужерами и стаканами в барный буфет, разбивая стоящие там различные бутылки с соками и всякой водой. Отчаянный шум прерывается милицейским свистком. Парни быстро и не сговариваясь, уходят, оставив окровавленного героя лежать на полу. Озод полежал еще немножко, а потом медленно встал. Выпрямился: сорочка в крови и порвана, на лице и руках кровоподтеки, брюки порваны на месте колена. Озод медленно идет к двери, где заперта девушка, ищет ключи, находит и открывает дверь. Из комнаты выбегает Тина и хватает юношу за руки, потом обнимает его, пачкая тем самым свою уже белую сорочку).

Тина: Я всё слышала, я всё слышала! Я ничего не видела, но всё слышала! Озод, Озод! Как ты, а? Как тебя, а?

Озод: Отстань. Не трогай. Вон рубашку свою испачкала. Отстань, говорят. Уходи. Нет, постой. Сейчас мент придет, попрошу, чтобы тебя до дому довез

Тина: Никуда я от тебя не пойду. Никуда не уйду, понял?! Я заварила, а теперь бросай, да!(появляется молоденький милиционер – сержант. Вся его решительность пропадает, когда он видит раненого и оборванного юношу).

Милиционер: Озод! Что случилось, ука?! Ой, тебе скорую вызывать надо. Я сейчас, по рации.

Озод: Нет, Умар-ака. Успокойтесь. Никого не надо.

Милиционер: Но тебя ведь… Дай протокол хоть составить.

Озод:  Умар-ака! Я же сказал: ничего не надо. Я сам разберусь. Никаких протоколов, нарядов, скорых. Понятно, Умар-ака.

Милиционер: Но ведь завтра опять придут. Я же таких знаю.

Озод: Больше не придут. Я их сам найду. Умар-ака, позовите моих соседей, чтобы помогли тут убрать. А сами идите. У вас дел много.

Милиционер: Никуда я не пойду. Вот позову сейчас, пусть уберут тут всё, тебя провожу, а потом пойду (ушел звать).

Тина: У тебя аптечка есть?

Озод: Там где-то, в твоей комнате.

Тина: Что за моя? А, да (ушла и быстро вернулась). У тебя голова не болит?

Озод: Чуть.

Тина (протягивает таблетки): Вот выпей. Вот вода.

Озод: Тебя как зовут? А, да, Тина. Чего они тебя прессуют?

Тина: Потом, потом. Вот йод. Надо прижечь.

Озод: Нет, не сейчас. Боюсь, больно будет. Домой приеду, мама обработает. Хотя нет. Домой не поеду – напугаю только предков.

Тина (моментально приняв решение): Ко мне поедем.

Озод: Нет, к тебе нет, неудобно.

Тина: Очень даже удобно. Понял! Это твоя машина?

Озод: Да.

Тина: Я поведу.

Озод: А ты можешь?

Тина: Могу. Права имею. (пришли ребята с соседнего кафе)

Озод: Ребята, спасибо. Уберите в пакеты. Битого много. Пакеты там (Тине): Подождем немного (он наблюдает за работой ребят, а она за ним, не отрывая глаз. Всё быстро собрано): Оставьте пакеты там же. Завтра Света уберет в мусорку (подошедшему вновь милиционеру): А вы, Умар-ака, закройте на ключ. Включите сигнализацию. Вот ключи (милиционер с ключами отошел, потом вернулся и вернул их Озоду).

Озод: Спасибо, Умар-ака. Спасибо, ребята.

Умар: Может тебя до дома?

Озод: Нет. Тина довезет. Пока.

Все: До свидания!

Действие 2. Картина 1.

Квартира Тины. Большая гостиная. От нее идут двери на выход, кухню, санузел, во вторую комнату. В середине большой стол, вокруг него несколько стульев. На столе фрукты и цветы. В углу у окна диван, рядом торшер, два кресла, журнальный столик. На журнальном столике ноутбук, с которым сейчас работает Озод. У него перебинтован лоб, а под глазами не сошедшая за два дня синева. С улицы  входит Тина с двумя пакетами. Они рады друг другу. Она выставляет на стол продукты: хлеб, макароны, картошку, фарш, молочные, мандарины и еще там что-то, не совсем видно.

Озод: Ты чё, Тина?

Тина: Не беспокойся. Я это всё себе взяла.

Озод: А где лаваш?

Тина: Не будет тебе лаваша и всяких фаст-фудов. Будет здоровая пища, понял? Я тебе макароны по-флотски приготовлю. Ты же любишь?

Озод: Я тебя люблю.

Тина: Не подлизывайся. Ты только свою Светку любишь и лаваш. Вчера вон закрывшись в ванной целый час с ней разговаривал, болтал по телефону.

Озод: Ты шути-шути, а границ не переходи. Света – умница и мы преданы друг другу. Она замужем, а для меня это закон. Не дай бог, твои слова Игорь услышит. Он же Отелло. Он ей уже про меня что-то, пока она ему не отрезала, что у нее кроме него  с другим мужчиной исключено.

Тина (перелив кефир в стакан, подошла с ним к Озоду): На, пей.

Озод: Не буду. У меня от молочных пучит.

Тина : Пей, говорят. Врач сказал. У тебя печень ушиблена. Потом лекарства дам.

Озод: Ты еще из ложечки покорми, соску дай. Да за мной мама так не ухаживала.

Тина: Озод, милый. Ты болеешь. Ты ранен. Вон на лице гематомы. Сотрясение. Печень. Коленка разбита. Врач что вчера сказал? Если в больницу не хотите, пейте, ешьте, лекарства, витамины  и постельный режим. На целую неделю. А там посмотрим. Так что не капризничай, а. А то как врежу!

Озод: Ну подойди, врежь.

Тина (подошла близко. Они борются понарошку. Он валит девушку на диван. Они целуются и обнимаются): Я тебя обожаю!

Озод: А я… Ой-ой!

Тина: Что-что-что?

Озод: Что-то в голове стрельнуло. Так больно.

Тина (вставая): Вот видишь: тебе покой нужен. А ты со мной бодаешься  (подойдя к столу и выбирая лекарства. Снова подходит к юноше с ними и водой): Пей.

Озод: Не хочу.

Тина: Ну, Озод. Не будь капризным. Как ребенок маленький.

Озод: Сначала поцелуй.

Тина: Только без борьбы, ладно. Тебе сейчас нельзя…

Картина 2

Та же гостиная. Ночь. Тихо. Только Тина смотрит телик, а Озод витает в сайтах

Озод: Тина, посмотри, подойди. Оторвись от телика, ну!

Тина (выключает телик): Что у тебя? (подходит)

Озод (показывает что-то в ноутбуке): Ты же знаешь, я учусь писать картины. Рисовать. Это моя страсть. Вот любимые мои художники.  Картина Бахрома Хамдами «Автопортрет» написана большими мазками огневого цвета. Молодой человек, красивый и сильный, смотрит на тебя и спрашивает, всё ли хорошо, не прийти ли  на помощь. Это новый Фархад, кто проложит воду из реки в пустыню, и кто любит Ширин больше жизни. Смотришь на него и заряжаешься его энергией. На его лицо и шею падает свет от костра, и он сейчас тебе скажет: «Вы посидите здесь, отдохните. А я пойду, поработаю».

В « Портрете Мулла Туйчи»  работы Лутфуллы Абдуллаева показан знаменитый узбекский хафиз, уже седой и старый, но отнюдь не немощный. Он думает о прошлом. Перед ним проходят минувшие дни его былой славы, когда он пел и восхищал народ. Он думает о будущем. Перед ним проходят новые, еще неизведанные мелодии, что стоило бы положить на стихи – получились бы песни. Но может ли он теперь сказать, спеть? Он в богатой шапке и богатом халате. Он доволен и умиротворен. Он теперь в почестях и золоте ласковых слов. Ушли в прошлое голодные и холодные дни. Настали дни теплые. Но стоит ли песне замолкнуть? И кто есть тут рядом, что продолжит искрящийся в голове напев?

Совсем другой характер человека я вижу в «Портрете Амира Темура» кисти Малика Набиева. Властный и грозный повелитель в парадных одеждах. Он не сомневается в своих решениях и непоколебим  в своей правоте. И смотрит на нас, узбеков с гордостью, говоря: «Теперь вы – богатыри! Вы взяли в свои руки свою землю и никто не довлеет теперь над вами. Сделайте  так, как я делал: правде – честь, а справедливости – сила. Тогда всё у вас будет». С гордо поднятой головой он сидит на троне, уже постаревший, но готовый прийти на помощь. На красный камзол наброшен белый халат, как будто горячее сердце укрыто снегом холодного спокойствия. Но дайте знак и сердце встрепенется, и рука сбросит халат и будет нужное слово.

Шамсируй Хасанова в «Автопортрете» показала  образ новой узбекской женщины. Она самостоятельна и свободна в своих устремлениях. Девушка с покрасневшими от напряженной работы глазами присела отдохнуть. Открытый лоб, большие умные глаза, полные губы, сжатые в розовый бутон, шея горной газели, руки с длинными пальцами – всё в ней прекрасно. Но мысли продолжить начатое не дают покоя. На подоконнике книги и тетради, а за окном бурлит жизнь. Туда бы! Но сжатые губы и твердый взгляд говорят о решимости довершить работу. Глухое бархатное европейское платье черным большим пятном окружило ее хрупкое тело. Смерть окружила ее. Успеет ли она исполнить желания и чувства?

Совсем другая девушка видится в «Невестке» Рузи Чарыева. Она тоже прекрасна: огромные черные глаза, совершенные черты лица горной узбечки, прекрасная, полная от работ рука, державшая и кетмень, и иглу, собиравшая хлопок и доившая корову. Длинные пальцы держат гранат и готовы протянуть его в улыбке. Но как отзовется муж или свекровь на ее призыв начать разговор. Она вся в тревоге от ожидания в чужом пока доме. Она чиста и невинна как роза поутру с каплями росы. У нее прекрасное одеяние невесты. Но что ее гложет? Неизвестность? Да! Томление от желаемого счастья? Да! Так улыбнись же и возьми ее гранат, женишок ты удалой, так назови же ее доченькой, свекровушка, хватит ждать…

  Совсем в другой, сюрреалистической манере написан «Портрет Мукаррам Тургунбаевой». Художник Баходыр Джалалов стремится показать великую узбекскую танцовщицу парящей в воздухе. Вокруг нее видения как музыкальные мотивы, она окружена ореолом из узбекского орнамента, напоминающего о древней танцевальной традиции. Но танцовщица вырвется сейчас из этого ореола, как из условностей, окружающих нашу жизнь, и создаст новое, необыкновенное. Вся ее поза, движения рук, подъем головы и живые любящие глаза говорят, что она через мгновение поплывет в танце на мелодию и песню Шашмакома. Она готова творить – так дайте же ей музыку!

В картине Шухрата Абдурашидова «На пороге» показаны девушка и парень. По одежде, прическам и выражениям лиц видно, что они из кишлака. Чистые, светлые души, не познавшие еще большой жизни. Но вот она наступила – молодые стоят на пороге неизведанного. Юноша настроен решительно: всё будет хорошо. Его поза говорит о бесстрашии – только вперед! А вот девушка тревожится: что их ждет там, вдали.  Школа окончена, надо ехать поступать в вуз. А может быть лучше остаться? Ведь дома теплее и дали свои. Но юноша решил и она пойдет вместе с ним. Он теперь – ее опора, а она теперь ему – жизнь. Они на минуту оглянулись. Они уже попрощались со всеми, но оглянулись, чтобы запомнить лица, желающие им счастья…

В портрете Ортикали Козокова «Поэт» показан образ человека лиричного и задумавшегося. Его красивое лицо с тонкими чертами и тонкие длинные пальцы говорят  о возвышенности чувств. Но глаза печальны. Он уже не хочет верить соловью, что поет ему бодрую трель. Кто он? Омар Хайам, познавший в этой жизни много и лишь пришедший к одной истине – вину? Алишер Навои, делающий каждому добро, но встречающийся с подлостью, источающий мудрость, но слушающий глупость, желающий воспеть Фархада доблесть, а вокруг низости не счесть? Нет, наверное это Машраб, кого хотели пригреть у шахского трона. На миг он задумался, вспомнил о соловье своей лирики, сейчас снимет красную чалму божественного видения и опять уйдет в народ – творить и не ждать выгоды ни от кого.

 В портрете Тахира Каримова «Луноликая» показан образ юной девушки, ждущей любви и счастья. Она впервые задумалась о будущем, где нет мамы и отца, вечных ее ангелов – хранителей, где ее ждет тот самый совсем неизвестный юноша, что посватался о ней. Да, сейчас женщина свободна и вольна говорить да или нет. Но разве она решает свою судьбу? О, если она была бы провидицей. А впереди ждет неизвестность. Что делать? Как быть? она готова любить, она доросла до этого чувства, но ее пугает многое – многое, а главное – неизвестность, что впервые на ее пути. Но за ночью наступит утро, ты знаешь. И ты скажешь да, я знаю.

В картине Эркина Жураева «Бабушка - сказочница» показана древняя старуха. Она многое видела в этой жизни и много потрудилась. Об этом говорят ее уже подслеповатые глаза и скрюченные пальцы рук. Но она весела и умна. Она сейчас нам, своим внукам и правнукам расскажет только что придуманную сказку, а потом подмигнет ненароком. Ведь сказка ложь – да в ней намек. Вот дочка или невестка постелила чистый белый дастархан, уже и чай принесен в большом чайнике, и кушать принесут душистой шурпы. А она сама в чистом, синем в горошек платье, что принес ей недавно сын или зять. На мягких курпачах сидит вот, как царица – орлица. Только силы ушли и одно счастье осталось – дети и внуки… 

Тина: Какой ты умный, Озод! Как ты много знаешь.

Озод: Но больше всего я люблю пейзажи. Очень люблю Урала Тансыкбаева. Это же наш великий художник мирового уровня. Его выдающиеся картины -  «Метеостанция», «Сенокос на Иссик -куле». Урал Тансыкбаев – признанный мастер пейзажа, великий узбекский импрессионист. В каждой его картине – отдельное сокровенное чувство: нежная грусть в «Речке», радостный возглас в «Родном крае», энергичная поступь в «Степи», тишина и покой в «Вечере на Иссик - куле», юношеский оптимизм в «Горном шиповнике», стремление созидать в «Утре Кайраккумской ГЭС», патриотическое чувство от красот родины в «Галляаральских далях» и «Осени в горах». Пейзажи его передают радость от жизни, от этой красоты. У него исчезают детали, подробности, скрупулезная выписанность – этого не нужно импрессионисту. А приходит скупое, сдержанное чувство малым сказать о многом, в поникшем стебельке увидеть осень, а в журчании сая услышать шажочки весны. В этом видении  его гений, сродни гению Ван-Гога, Гогена, Мане и Писарро. Его полотна путешествуют по всему миру, радуя особым искренним взглядом на природу родной земли. Я никогда не научусь как он, но нужно учиться, чтобы хотя бы приблизиться…

Картина 3

Утро там же. Озод и Тина спят вместе. Звонок в дверь. Тина резко встает, смотрит на настенные часы.

Тина: О, господи, проспала. Доктор пришел. (кричит в сторону двери): Сейчас! (спешит надеть халат): Сейчас! (открывает входную дверь. Здороваются, она пропускает врача внутрь).

Тина: Озод, вставай, доктор пришел (он медленно встает, одевает свой халат, извиняется и идет в ванную комнату умыться).

Врач: Покажите какие лекарства вы даете (Тина показывает). Да, правильно. А какой аппетит? Не тошнило больше? Сколько жидкости пьет?

Тина: Нет, не тошнило. Ест хорошо. Пьет много. Но я ему только просто воду. Без газа.

Врач: Мне не нравится, как он ходит. И цвет кожи (в это время Озод вышел и они поздоровались): Снимите халат. (внимательно осматривает глаза, щупает голову, спрашивает, не болит ли, пальпирует ребра и колено, ощупывает тело со стороны печени, потом со стороны почек): Лекарства правильные. Едите хорошо, пьете много – это правильно. Но цвет лица и тела мне не нравится… Вам нужно на воздух, в горы или к речке. На несколько дней. 

Озод: А можно в Хумсан? Там у меня дед с бабушкой живут.

Врач: А условия там есть?

Озод: Вода рядом. Горы. Воздух горный. Такого здесь нет. Условия европейские. Уже загорать можно.

Врач: Вот-вот, позагорать обязательно. Но не до черноты, а так немножко, чтобы ультрафиолет получить. Жирного, острого из еды нельзя. Печень! Кто повезет вас?

Озод: Найдем кого-нибудь.

Тина: Я повезу. И там останусь с тобой.

Озод: Еще чего. Нечего тебе там…

Врач: Вы тут сами договаривайтесь. А я пошел. Завтра приду. Если всё нормально – поедете после меня (попрощались и Тина проводила доктора до порога, вернулась и набросилась на парня с упреками).

Тина: Сволочь ты, Озод! Скотина! Вылечился и до свидания. Да?! Больше не нужна, да? Молодца, продолжай дальше! Поигрался и смотался! Да?! Ну тогда и выметайся. Прямо сейчас! Давай- давай!

Озод: Ты всё неправильно поняла, Тина. Во-первых, я у тебя и так много времени отнял. Целых три дня. Во-вторых, что тебе там, в Хумсане еще три дня делать. А за мной бабушка с дедом поухаживают. Да и не прихлебатель я какой за твой счет жить. А самое главное – как я тебя своим предкам представлю. Женой? Невестой?

Тина: Девушкой любимой.

Озод: У нас девушек, даже любимых домой к себе не водят.

Тина: А у любимых девушек дома можно жить, да?!

Озод: Это был особый случай, ты сама всё знаешь.

Тина: Я тебя люблю! Я впервые полюбила! Я… для меня эти дни с тобой самые счастливые. А ты… А ты… (слезы капают ручьем из ее глаз совсем непроизвольно).

Озод: Тина! Любимая! Дорогая! Родная! Я тоже очень тебя люблю! Я тоже впервые… Я подлечусь и вернусь. Приеду обратно. Только к тебе. Всего три дня. Или четыре.

Тина (кричит): Нет! Нет! Ты не знаешь! Ты не понимаешь! С тобой, с тобой… я забываю о работе. Я совсем о ней забываю, проклятой (плачет навзрыд. Озод бежит на кухню, приносит воду в стакане, дает попить, обнимает и усаживает на диван).

Озод: Я не понял.

Тина: Не понял! Не понял! Тупой! Или глючишь? Я проститутка! (юноша отшатывается от нее и пересаживается на стул).

Озод: Что?!

Тина: Да, я проститутка! Я проститутка! Я давно занимаюсь... Вот уже полных три года, четвертый пошел (он встал. В мозгу что-то бурлило. Пытаясь унять дрожь по всему телу, включил радио. Мухриддин Холиков пел грустную узбекскую песню о несчастной любви. Озод заплакал. Он долго плакал. Тина подошла к нему, стоящему у окна и плачущему, нежно обняла его за талию. Он не отшвырнул ее, но и не приблизил. Он тихо-тихо плакал, вытирая и вытирая слезы кулаком).

Тина: Успокойся, милый. Прости. Я сделала тебе больно. Идем, полежи (увела к дивану, сняла с него халат и уложила в постель. Сама легла рядышком, но не под одеяло, а поверх него. Они посмотрели друг на друга и снова тихо заплакали).

Картина 4

Там же. Вечер. Озод и Тина сидят за столом.

Тина: Мать уехала в Германию с очередным любовником. Обещала скоро забрать. Мы с бабушкой остались. Бабушка моя была мировая. Истинная полунемка – полуеврейка. Всё всегда на месте. Пунктуальная. Я всегда удивлялась: она могла встать от сна без всякого будильника, когда ей нужно: хоть в пять, хоть в шесть. Любила меня, баловала. Сама стирала, готовила, убирала, мои платья и костюмы, обувь чистила. Ничего не давала делать. Требовала только: учись. Радовалась очень моим высоким баллам. Учиться мне было легко. Вместе ходили в театр. Она любила оперу, симфоническую музыку. В консерваторию или в театр Навои всегда, если кто приехал на гастроли, или на Муяссар Раззакову. Водила меня в танцевальный кружок: хотела, чтобы я научилась бальным танцам. Считала, что они дают девушке самое важное в ее внешности – умение ходить и держать осанку. Сидела в коридоре два часа и ждала, а потом домой возвращались. А как готовила: все узбекские блюда: плов, манты, самсу с мясом, с тыквой, зеленью, лагман – лучше всякого узбека…

Умерла она неожиданно. Сказала что в груди что-то тяжело, прилегла. А утром не встала. И матери рядом нет. Сразу стало тяжело, хоть и соседи – узбеки, прошу-не прошу, всегда помогали. Меня соседи хотели определить в интернат. Социальную опеку вызывали. Я боялась, что квартиру отнимут. Мне уже 17 было. Отказалась от всякой помощи, лишь бы не отобрали. Всем брехала, что мама помогает, присылает деньги, посылки, а скоро заберет. Оставили в покое. В 18 ведь - самостоятельный человек, можешь даже голосовать.. я уже тогда в колледже училась на втором курсе.

Скоро стало голодно. Хорошо, что электрики, газовики не донимали, бабушка за много месяцев вперед платила налоги. Ну и пошла я к Сан Санычу, физкультурнику нашему: дайте, мол, в долг. Он: сейчас нет, вечером принесу. Он и был первым. Как зашел, сразу раздел, уложил, сделал быстро, крови было чуть-чуть. Оставил 20 баксов. Я их на целый месяц растянула. Он как будто знал, пришел ровно через месяц, сделал и опять оставил 20. Обидно мне стало: высказала ему, что думала, козлом обозвала. А он: девочка, хочешь больше – иди на панель. Хочешь, с кем надо познакомлю. И познакомил. Утром колледж, а вечером клиент. Только я здесь никого не принимала: я соседей любила и люблю, не хотела, чтобы они обо мне по-другому стали думать. Да и боялась: бабушкин дух увидит и обидится. Ну и завертелось. Всему научилась. Только требовала, чтобы только с презервативом. Боялась забеременеть, а больше – заболеть. Деньги были хорошие. К хорошим деньгам быстро привыкаешь. Но иногда было противно. Донельзя. Не выходила из дому неделями, всё отключала, как будто умерла. Деньги были хорошие. Стало на всё хватать. Боялась только – в колледже бы не узнали. Но, кажется, пронесло. Саныч был, слава богу, - могила. Колледж закончила, да еще с красным дипломом. А кому он, этот диплом нужен, да еще с отличием. Просто бабушка хотела, всегда говорила, когда еще жива была, поэтому я постаралась.

Подружилась с Машей и Зулей. Хорошие девчонки. Умные, честные, порядочные. Хотя это разве можно отнести к проституткам. Короче, откололись мы от всех, сами теперь имели свою клиентуру и не рыпаемся на чужую территорию. На жизнь хватает и даже с лишком… В последние дни стал этот скотина преследовать. ну которого ты отшил. Откуда-то узнал мой адрес, телефон. Проходу не дает. Но я бы всё равно с ним не пошла. Я всегда выбирала клиентов не по денежкам, а по фейсу. Нравится – иду, не нравится – хоть золотом осыпь…

А теперь вот ты. Ты когда в первую ночь поцеловал, а потом вошел в меня – это было совсем по-другому, не как у других. Что-то новое во мне родилось. Я теперь не хочу возвращаться к этой работе. Она всё равно грязная, сколько ни приукрашай. А ты чистый. Ты светлый. Как ты меня защищал! Не испугался ни денег, ни этих мордоворотов. Я с тобой только почувствовала себя женщиной. Как хорошо было ухаживать за тобой. Ты не знаешь, какое это было счастье. Ты эти дни был мой ребенок, раненый, больной, мой! А теперь ты уходишь! А я хочу быть только с тобой. Решай сам! А я тебя люблю и буду любить вечно! Даже если бросишь, не захочешь, посчитаешь грязной. А к этому делу не вернусь. Ни за что! Если мама найдется – уеду к ней. Я уже запрашивала через всякие сайты. Но я боюсь – она не найдется. Она беспутная. А я нет. Я как бабушка. Я всё поменяю, я выстою! Это ты мне помог! Я теперь другая! Я же юридический колледж закончила. Пойду, нормальную работу найду. В суд секретарем, да просто на компе печатать. Найду. Спасибо тебе, спасибо! Я никогда тебя не забуду!..  

Действие 3.

Темно. Слышен голос Озода, говорящего по телефону, прерывающийся сквозь шум проезжающих машин и визги тормозов.

Озод: Тина, это я. Всё нормально. Виделся. Отругала, что замолчал на три дня. Самое главное не заметила. Обрадовалась, что еду к бабушке с дедом. Начала готовить для них. Я ей, сам возьму, а всё равно багурсак и еще кучу печеного приготовила. Ты тоже любишь?. Вот и в машине поешь или там уже со стариками. Ну хорошо, со мной тоже. Не придирайся к словам… Я сейчас на машине на Чор-су базар. Возьму им носки, платочки, ну по мелочам и на стол тоже. Шашлык, фрукты, овощи, колу, шампанское. Ну хорошо. Возьму. Посмотрим, как ты плов приготовишь. Хотя бабушка тебе не даст, сама сделает… Как ты сказала – я помню… Ну знаю я, знаю. Деду курочку гриль, он любит. В Корзинке. И тыквенную самсу. А бабушка тоже шашлык любит, как и ты, молотый, бухарский… С папой всё нормально. Прикинь, он даже прижал меня к себе, как увидел. Он простыл, носом шмыгает. От лекарств отказывается. Говорит, пройдет и так… Вот сляжет, потом уж тоннами поедать будет… Ну конечно оставил. Мама отказывалась, но я оставил на кухне. Сказал, купите лекарств и не жалейте… Спасибо Свете, теперь на всё хватает. Ой, блин, теперь бензин еще взять. За городом плохой, разбавляют какой-то гадостью… Ну я же сказал уже: зови. Да всем всё хватит. Купаться загорать на даче деда. А там только его юрта и больше ничего. Прямо на берегу. А ночью спать дома у них. На берегу ночью очень холодно. И юрта не отапливается. А у деда с бабушкой там две свободные комнаты. В одной ты со своими девчонками, а в другой – я… Нет, я сказал. Будешь спать с Машей и Зулей, а не со мной. Я тебе сто раз уже: у нас не принято до свадьбы… Будет – будет: и свадьба будет, и всё будет!.. Хватит уже извиняться. Я же сразу согласился. Может у меня целый гарем будет… Шучу – шучу…Да всё уже, а? Целый час уже болтаешь, сейчас телефон разрядится. Сейчас на базар, а через час – полтора у тебя… Нет, не зайду, внизу подожду. Гудок сброшу и выходите. Пока, целую…

Шум двигающихся машин и визги тормозов, звуки сигналов  нарастают. Потом резко стихают и теперь слышен базарный гул и выкрики менял и торговцев, призывающих и упрашивающих, угрожающих и ругающихся, смеющихся и вовсю болтающих…  

Действие 3. Картина 1

Хумсан. Перед домом, ну не домом, а домиком - юртой внизу журчащая водами, бьющимися о камни, местами мелкая, местами глубокая речка. За речкой расположилось уже желтое кукурузное поле. Вдалеке начинаются сплошь покрытые сочной зеленой травой, выглядывающие друг из-за друга круглыми головами холмы. А в самой дали величественно стоят покрытые снегом, протыкающие небо своими острыми углами – пиками седые горы. Всё это окаймляет синее небо, по которому только в двух-трех местах неторопливо пролетают белые облака. Озод расстелил на поляне перед домом большое шерстяное одеяло. А девушки при виде воды начали с шумом раздеваться. Тина сразу бросилась в воду, а другие девчонки, осторожно ступая, медленно погрузились в нее. Вода была парное молоко. Шум, крики на всю округу, девчонки так плескались, обливая друг друга водой, ругаясь и смеясь, как будто не были ни разу в таком раю.  

Озод: Идемте. Полежите, позагорайте здесь. Я сейчас завтрак приготовлю (из большой сумки вываливаются продукты. Озод нарезал колбасу, сыр, зашел в домик поставить чайник, а Тина за ним. Он ощутил сзади  влажное тело Тины, руки ее обхватили его плечи, губы ее приникли к его уху. Так они стояли целую вечность и, казалось, так бы стояли всегда. Потом Озод тихо развернулся, выронил на пол нож. Он нежно обнял девушку за талию, его губы нашли ее губы, нос нашел нос, грудь нашла грудь, ноги от бедер до пальцев нашли ее ноги. Она не закрыла глаза в поцелуе, ее серые глаза страстно и прямо смотрели в его глаза. Поцелуй был долгий и страстный. Потом они немного отстранились друг от друга, она положила голову на его плечо. Стояли так еще долго. Его руки нашли сзади застежку лифа ее купальника, пальцы уже хотели расстегнуть его).

Тина: Не сейчас, милый, не сейчас (она нежно, но твердо стала вырываться, вырвалась и ушла).

Озод услышал хохот с лужайки, это девчонки вышли уже на берег и обтирались полотенцами, продолжая шутить, смеяться и ругаться. Он успокоился и продолжил готовить завтрак…

За завтраком рассказывали кто о чем, шутили больше над Озодом, над его скованностью, с шумом и визгом боролись между собой, бросались конфетами. Маша и Зуля были азиатки, молоденькие, моложе Тины, стройные, невысокие. Маша была, видимо, казашка, большие черные раскосые глаза, строго очерченное  луновидное лицо цвета слоновой кости, волосы черные, негустые и остриженные до уха под мальчика – сорванца. Зуля была, похоже, узбечка с белым круглым лицом, сияющими круглыми карими глазами, большими красиво как цветок уложенными губами, со множеством черных кудряшек до плеч. Потом, словно сговорившись, они все бросились на юношу, наконец,  расшевелили его: он, крича и ругаясь, одолел их всех, положил на лопатки, правой рукой удерживал Машу, а левой Зулю, лег на Тину, оказавшуюся посередине, так получилось. Глаза их встретились, на него смотрели ее глаза, сразу посерьезневшие и потемневшие.

Тина: А теперь мальчики – девочки, вы нам не мешайте. Мы ушли, ушли (она встала, схватила двумя руками его руки, помогла подняться, потянула к себе, поцеловала в губы. Эта откровенность, кажется, покоробила его, но он был согласен на всё, лишь бы быть с ней наедине. Так они рука в руке и ушли в домик. Всё везде стало сразу тихо).

 Внутри юрты было прохладно, немного даже холодно. Она сразу сняла лиф купальника и трусики и осталась нагой, повернулась к нему. Глаза ее были затянуты тонкой темной дымкой, они и лицо как будто молили о пощаде и как будто страшились, но просили о боли. Всё ее тело покрылось пупырышками, большие груди немного свисали вниз и почти доставали до ее пупка, куда-то вниз между тонкими бедрами уходил черный треугольник паховых волос. Она и не пыталась что-то закрыть или скрыть руками. Озод только успел прошептать.

Озод: Какая ты, какая ты!

Она подошла к нему, сняла расстегнутую и завязанную спереди в узел сорочку, сама сняла его шорты и под ним совсем уже тесные от возбуждения трусы. Опять их глаза встретились в долгом поцелуе. Она что-то стала шептать ему на ухо и начала целовать его шею, плечи, грудь, руки, потом опустилась на колени. Неистово стала целовать его всего, тереться о его ноги и бедра своей головой, волосами, шеей, грудями, как будто хотела оставить в каждой частичке своего тела память о нем. И шептала, шептала.

Тина: Милый, любимый, хороший, мой. Я давно ждала тебя. Где ты был, где ты был? Ты, только ты!

Теперь уже юноша сам не вытерпел, поднял ее на руки, положил на кушетку, стал ее страстно целовать, ее всю, мягко покусывая ее груди, живот и таз. Потом остановился, отстранился от  нее. Она поняла его остановку и распахнула всю себя, он вдохнул побольше воздуха, как будто собирался под воду на большую глубину, и вошел в нее, прорычав что-то… К страшному своему неудовольствию он быстро кончил, стал ругать себя. Она его успокоила.

Тина: Не надо, любовь моя. Это ты так сильно меня хотел…

Они еще недолго полежали, приникая друг к другу и говоря ласковые слова.. Потом Тина неторопливо встала.

Тина: Не вставай, ладно. Полежи, отдохни.

Она пошла за шторку, Озод услышал, как полилась вода из душа. Наконец пришла, но с тазиком и кувшином с водой.

Тина: Я хочу умыть тебя, любимый.    

Озод: Нет, нет!

Он застонал от удовольствия, вырвался из ее рук и побежал под душ. Пока он мылся, она вышла, выглянула из двери посмотреть, как там ее подружки. Кажется они спали. Она вздохнула, подошла к душу, начала смотреть на плескающегося Озода. Рассмеялась своей очередной выдумке, зашла под душ, потеснив его, начала плескаться и фыркать вместе с ним под водяными струями. Он схватил ее подмышками, поднял, понес на кушетку. Они смеялись и дурачились в борьбе. Совершенно мокрые, они крепко обнялись и упали на кушетку. На этот раз это было долго – долго, сладостно – сладостно. Когда она сначала тихо, а потом всё громче и громче стонать, а потом просто закричала, он этот сигнал понял и постарался успеть за ней… они так в обнимку и уснули. Их разбудил настойчивый стук в дверь.

Девушки: Черт бы их побрал! Привезли и оставили нас! Забыли! Бесстыдники! Безобразники! Так их и так!

Озод осторожно освободился от спящей Тины, встал, быстро оделся и вышел к девушкам. Улыбаясь, приложил палец к губам, обнял их обеих.

Озод:  А у нас будет сейчас обед.

Пока он разогревал шашлык, кипятил чай, расставлял еду и посуду на скатерти, там, где они завтракали, девчонки все-таки растормошили Тину, подняли ее, все разом побежали под душ, все разом и стали купаться, шутя дерясь, срывая друг у друга купальники, призывая на помощь Озода и ругаясь. Они нисколько не стеснялись его, но  это было не оттого, что он для них не существовал, а,  наоборот, он уже был для них близкий и родной…

Обедали не спеша, тихо и степенно. После обеда встали, девушки пошли  гулять по холмам. Озод долго наблюдал за девушками, уходящими куда-то вдаль и вверх, удалявшимися в спокойной зелени трав, пока они не скрылись из виду. Он убрал скатерть, бросил объедки соседским собакам, подмел дворик. Стал варить кофе и стал петь песню Мухиддина Холикова а капелла.

Кофе давно был сварен, а девушки всё не шли. Он начал беспокоиться. А в это время прищли его дед и бабушка. А с ними одновременно и девчонки. В руках у деда дутар. У бабушки в руках дойра.

Дед: Здравствуйте, дети мои!

Все здороваются, девушки подходят к старикам и целуют и обнимают их по-узбекски

Бабушка: Здравствуйте – здравствуйте! Ух, зацеловали совсем.

Дед: Ты что же, внучок. Бросил нам продукты, а сам сбежал с девчонками своими. Может я тоже хочу с кем полюбезничать. На большее, конечно, не хватит. (обращаясь к бабушке) А, Манзура? Ты не против? (все, смущаясь и для приличия,  смеются).

Бабушка: Я давно не против, старый вы пердун!

После этих слов хохот стоит настоящий и усиливается втрое.

Озод: Бобо! Мы вместе работаем. Я хотел девушкам природу показать, полюбоваться. Ну и покупаться. Да и сам у вас давно не был.

Тина: Природа у вас!.. Я такой красоты нигде не видела!

Дед: Не зря говорят: горная Швейцария. Ну я проголодался. Манзура, чайку принеси.

Озод: Может кофе, бобо?

Дед: Нет, чаю хочу. У тебя что-нибудь осталось поесть.

Тина опережает бабушку и бежит ставить чай. Озод, довольный этим ее действием, удерживает бабушку. Сам расстилает скатерть, выставляет колбасу сыр, ему помогают девчонки.

Дед (внуку, приближая его к себе и заговорщически на ухо): У тебя что-то осталось? (Озод утвердительно кивает и улыбается. Находит коньяк, открывает пробку и наливает деду в пиалу).

Дед: сколько тут? (и не дожидаясь ответа). Подлей немного. Вот так (выпивает и закусывает). Вот так! Хорошо! Здорово! Спасибо, внучок, уважил. Ты бы почаще приезжал, а? А то вот так вот не с кем … а теперь я вам, дочки мои, спою. Я знаю, внук мой любит Мухриддина. А я больше макомы грустные. Можно, да? (девушки радостно хлопают в ладоши). Озод, подыграй на дойре. Не забыл еще в своем городе? (с гордостью) Это я его учил, когда он маленький был. Сейчас посмотрим, что осталось от того учения.

Озод берет дойру, бьет несколько раз пальцами по дойре, прислушивается, готовится. Дед настраивает дутар.

Дед: Ну вот. Начнем с Ушшок.

В это время Тина возвращается с чайником, разливает чай и подает по-узбекски всем, начиная со старших. Дед поет и играет на дутаре, а Озод играет на дойре. Песня протяжная и длинная, но гармонирует с пейзажем седых гор в небесной дали. По окончании песни все хлопают, а Зуля подходит к деду и целует его в щеку.

Дед: Ну, ребята, теперь от меня не отделаетесь. Озод! (тот наливает в пиалу коньяку и протягивает деду. Коньяк выпивается и закусывается протянутым Тиной большим бутербродом) Ведь что такое маком?

Узбекская музыка  богата прежде всего тем, что у нее есть Шашмаком. Это  классическое устное  произведение. Оно состоит из шести (с персидского «шаш» - «шесть») больших песен – макомов: «Бузрук» («Большая»), «Рост» («Правдивая»), «Наво» («Мелодия»), «Дугох» («Двухчастная»), «Сегох» («Трехчастная»), «Ирок» («Дальняя»). Каждый из них состоит из трех разделов: там, где играют только инструменты, в котором 8 – 9 мушкилот -  инструментальных частей, там где поют и играют на  инструментах – Наср, в котором 35 – 40 вокальных частей, и там, где танцуют – Уфар. В весь Шашмаком включены свыше 250 песен и поэм.  Это сборник древних музыкальных произведений узбекского устного народного творчества. Он создавался и развивался вместе с фольклором узбеков, народными песнями, стихами, былями, легендами, сказками, пословицами и поговорками, эпосами «Алпамыш» и «Гёр - оглы».

Шашмаком  создан на основе богатой народной музыки.

В 1965 году Юнус Раджабий опубликовал 6-томную книгу о Шашмакоме. Стихи песен Шашмакома под стать мелодиям: они грустны и веселы, трагичны и игривы, пафосны и лиричны. Это в основном стихи великих Хафиза, Навои, Джами, Фузули, Бедиля, Мукими. В них рассказывается о тяжелой жизни народа под пятой жестоких властителей, о любви простого крестьянина к простой соседской девушке из его села, о мужской дружбе, что сильнее всех невзгод, о юморе народа, что метким словом клеймит  бая, лгуна, ростовщика, сборщика дани, о любви отца и матери к детям, о любви к родной земле.

Я особенно люблю  маком о любви двух сердец и гнусности старого правителя, вознамерившегося отнять девушку у юноши. Ее насильно забирают во дворец, но юноша с друзьями освобождает ее по пути. Они играют свадьбу и живут счастливо. Но жесток и мстителен бессердечный владыка. Воины его подвергают огню весь кишлак, девушку забирают во дворец, а юношу бросают в тюремную яму… От побоев и насилия  он не выдерживает и погибает, изрезав вены осколками камня. Она,  будучи уже женой властителя, услышав о гибели любимого, в тот же день тоже убивает себя, выбросившись из башни...  

Вот так вот ребята. А теперь я спою, а Манзура станцует

Бабушка отрицательно кивает головой, показывая укоризненно глазами, что ж ты, мол, делаешь, на посмешище выставляешь.

Дед: Ну Манзура, ну ради меня, ну один раз только пройдись. Ну, ты же самая красивая и лучше всех танцуешь. Ну, один раз, ну пол круга

Все присоединяются к просьбам деда и она выходит на середину площадки и на самом деле под мелодию и песню макома, что поет и играет дед, танцует плавно и с достоинством, как Мукаррам Тургунбаева. Все опять шумно хлопают, и Маша вдруг в восторге свистит, засунув два пальца в рот. Девушки подбегают, а Озод подходит к бабушке, целуют ее  в восхищении, обнимают.

Дед: А меня кто поцелует?

Озод: Я вас поцелую. Спасибо! Такая песня! Здорово!

Подходит к деду, крепко обнимает и целует все лицо его и руки.

Озод: Тина, Маша, Зуля, идите в юрту, прохладно уже

Девушки ушли.

Дед: Останешься?

Озод: Да еще завтра и послезавтра.

Дед: Ну и хорошо. А какая твоя-то?

Бабушка: Опять за свое, старый хрыч. Вам не всё равно?

Дед: Просто интересно. Наверное вот эта, фигуристая. Не узбечка, а?

Озод: Да! Она вам тоже нравится?

Дед: Красивая. На таких надо сразу жениться, а то уведут.

Бабушка: Да, красивая. Но хотелось бы узбечку. Или это у тебя с ней временно, несерьезно. Вы же, молодые, сегодня с одной, завтра… 

Озод: Серьезно, серьезно. Но пока маме – папе ни гу-гу, прошу вас. Решил сначала вам показать.

Дед: Ну мы пойдем. А вы попозже приходите. Бабка твоя две комнаты для вас уже приготовила. Завтра можно мы к вам под вечер?

Озод: Конечно. Здорово же будет. И бабушку обязательно. Ладно, бабушка?

Бабушка: Буду, конечно. Куда я теперь без него. За ним же глаз нужен. Сбежит ведь с какой-нибудь кралей (Озоду на ухо) Ты ему не наливай так много. Болеть будет, сляжет.

Дед: Вы что там без меня шептались, а?

Бабушка: Позвони, говорю, когда будут идти, чтобы я калитку открыла. Места у нас тихие, но всё равно.  

Озод: Обязательно

Он целует и обнимает стариков и они уходят. Становится тихо. Вечер опускается. Озод смотрит на закат, а девушки уже вышли из юрты и о чем-то шушукались. Тина подошла неслышно и положила свои руки ему на плечи. Озод от неожиданности вздрогнул, но повернув голову, успокоился и положил на ее руки свои. Маша крутит волны радио, вдруг слышен полонез Огинского. Тина потянула Озода танцевать. Через два круга у него закружилась голова, она усадила его на стул, а сама сначала показала великолепные вальсовые движения, а потом схватила Зулю, затем Машу. Они то втроем, то вдвоем, то по одному станцевали этот прекрасный вальс. Но музыка закончилась, все сели кто куда…

 Тина (вспомнив что-то): Озод, девчонки! А вот недавно, с месяц назад, помните, Маш, Зуль, я приболела, лежала в постели. На руки попался учебник узбекской литературы на русском. Я его от корки до корки. Запомнила тех, кого убили. Или довели до убийства. Машраб вот. Я даже стихи его, понравились очень, наизусть выучила (обращаясь только к Озоду, читает).

Не подует ветер сладко – розы цвет румян не будет.

Без любви и куропатка петь среди полян не будет.

Соловей в весенних кущах не пленен прекрасной розой,

Не поет в кустах цветущих – он от страсти пьян не будет.

Лишь любовью опаленный, пожелтеет ясным ликом, -

Не сожжен огнем, влюбленный рдеть от крови ран не будет.

Взором жгуче животворным, лунным ликом не согретый,

Камень, прежде бывший черным, как рубин багрян не будет.

Лик твой – словно светоч вешний среди тьмы кудрей душистых,

Без тебя мне мрак кромешный светом осиян не будет.

Тина: Я даже несколько своих стихов написала. Можно я прочитаю, а, Озод? (подружки тихонько ушли в юрту, чтобы не мешать двум влюбленным).

Озод: Да, конечно.

Тина: Ты не будешь  смеяться?

Озод: Нет, не буду.

Тина: Стихотворение посвящено Мунавваркори, великому узбекскому просветителю и демократу, замученному в сталинской тюрьме, за то, что хотел свободу своему народу. Я про него много прочитала: какой был сильный, могучий и какой несчастный оттого, что его не понимали. А он хотел одного: дать счастье своему народу, которое, считал, придет через его просвещение. А я через много лет хочу ему, заточенному в тюрьме, передать теплое слово, что понимаю его. Ведь так важно дать  человеку услышать , что его понимают и ждут…

Упало наземь сокола гнездо,

Надежды нить разорвалась.

Другую нить нам принесли давно,

В игольно ушко не вошла она.

Сокол улетел, игла сломалась.

Надежды нить где потерялась?..

А ты в зиндане, где темным – темно,

И путаешь дни с ночами.

Нет крыльев тех, что соколу даны,

Чтоб передать тебе мои печали…

Печали те мои дадут тебе тепло

Познания того, что ждут тебя,

Сколь времени ни шло…

Тина: Ну как?

Озод: Хорошо. Почитай еще.

Тина: Только ты не смейся, потому что дальше это посвящено… тебе.

Озод: Ну-ну! Интересно, что некоторые любимые девушки о нашей персоне думают.

Тина: Вот, ты уже смеешься и возникаешь. А у меня серьезно.

Озод: Ладно, молчу. Ну что ты, начинай.

Тина: Боюсь. Там все мои чувства о тебе, дурак!

Озод (как будто они остались одни): Тина, любовь моя и страсть моя! Я и без твоих стихов знаю, как я тебя люблю. Но раз начала, надо высказаться.

Тина: Да, ты прав. Ух! Как сердце застучало.

Озод: Давай, не мучай уже.

Тина читает свои стихи:

Я хочу сказать, голос мой всё громче.

Где Гомеры новые? – образ твой заснять.

Нынче жду тебя, чья улыбка – солнце,

Нынче жажду я четырех услад:

То – зайти к тебе, рук твоих коснуться,

Голос твой услышать, бросить робкий взгляд…

Озод: Спасибо! Здорово! (подходит и целует девушку).

Тина: Тебе понравилось? На самом деле?

Озод (в восхищении): Да!

Тина (осмелев): Тогда еще…Опять о тебе.

Мир оделся в праздничный наряд,

То глаза твои красоту дарят.

Что-то ты сказал мне, улыбнувшись:

И Ташкент расцвел, словно райский сад  

Озод: Ну всё! Теперь слушай мои.

Тина: Обо мне?

Озод: О тебе. Сначала рубаи (встал и протянул руки в ее сторону).

Забудет песню соловей, когда в саду тебя увидит.

Озод отменит все дела, когда в дверях тебя увидит.

Таится сладкий аромат в твоих руках и нежной шее.

Кто хочет говорить со мной, в моих глазах тебя увидит.

Озод: Вот. (Тина подбежала к нему и стала целовать и обнимать его в порыве нежного восторга)

Тина : Я еще хочу!

Озод: Слушай.

Тук, тук! Открыл кто-то двери.

Цветы зашептались. Тина, ты пришла?

Что же всё молчишь? Или мне почудилось?..

Видно у порога плакали капели.

То весна пришла. А ты?

Тина: Я тебя обожаю!  

Озод: А теперь не про тебя, а про меня…

В этом море огромном,

Бушующем зверем,

Я могу оступиться,

Упасть, утонуть.

Но я выбрал дорогу,

Что и морю не снилась,

И шепнул себе твердо:

Моей жизни здесь суть.

Моих знаний кораблик

В этой ночи бурлящей

Слишком скромен и кроток,

Чтоб рассвета достичь.

Но я буду стараться, буду бороться,

Чтобы родине знать себя не забыть.

Тина: (после долгого молчания) А почему так грустно?

Озод: Мне кажется: все правильные мысли грустные. И потом я хочу на самом деле остаться в памяти… Твоей, других. Я хочу, чтобы обо мне говорили, обсуждали. Меня, мои работы. Чтобы восхищались. Хочу стать серьезным художником. Показал свои картины одному, известному. Вот, уже беру у него уроки.

Действие 4. Картина1.

Та же квартира Тины, та же большая зальная комната. Тина гладит сорочки Озода. Звонит телефон.

Тина: Да, Озод. Я уже дома. Да работы почти не было. Только одно судебное заседание и то через 20 минут закончилось, адвокат не пришел… Глажу твои сорочки. Сейчас начну готовить ужин. Баранину с картошкой. А на десерт два куска вчерашнего лимонного пирога для тебя и для меня. Что-что?.. Только лишь десерт?. А ты для меня всё, весь мир… Там рядом с тобой никого нет? А то ты такие вещи, я аж испугалась. Всё-всё , милый, такие слова говорят наедине… Я тебя тоже обожаю. Постарайся пораньше. Да и к маме зайди, она мне звонила, тебя не могла найти… Всё та же песня?. Но мы же с тобой обсудили. Через год. Ну и что: втроем и пойдем в загс. Знаешь, как красиво: ты, я и наш маленький… Да нет пока. Да и как узнаешь – всего 15 дней прошло, как знакомы… До встречи, любимый, жду.

Тина выключала телефон, закончила с глажкой, повесила все рубашки на вешалки и повесила в шкафу, пошла готовить на кухню. Слышна музыка и песня Мухриддина Холикова. С окончанием ее в квартиру зашел Озод с цветами и вином, сел за стол. Из кухни выбежала Тина, набросилась на него, обняла, стала долго целовать, чуть не задушила. Отстранил ее, посадил на соседний стул.  

Озод: Мне грустно, любовь моя. Хочу веселья, хочу свадьбу с тобой

Тина: Ты такой странный. Мы же договорились.

Озод: Это я странный? У меня нормальное желание.

Тина: Нет, это конечно. Но обычно девушки желают свадьбу, фату там, белое платье от Диора, море цветов и тысячи гостей. А парням получить бы свое да на другой бок (толкнула того в бок), как ты, чурбан.

Озод (не обращая внимания на ее слова): Вот какая у нас будет свадьба.

Вошли где-то человек 30 и пошел 30-минутный концерт – фейерверк, где все под веселые узбекские мелодии, которые пелись вживую и в сопровождении  оркестра из 5-6 человек, что тоже здесь,  Озода и Тину одели в свадебные платья, под музыку повели на почетные места. Все танцевали и пели: тут танцор балета и балерина делали сложные прыжки и поддержки, гимнаст и гимнастка сделали несколько сальто и застыли в шпагатах, парни в банданах и шортах танцевали брейк-данс и хип-хоп на руках, спинах и головах, великолепный циркач жонглировал предметами, а рядом циркачка балансировала на одноколесном велосипеде… Потом жених и невеста, ответив на многочисленные просьбы начали танцевать головокружительный  танец, а с ними дед с бабушкой, мама с папой, Светлана с Игорем, Маша и Зуля со своими парнями. Женщины плавно и нежно ведут, а мужчины горячи. Потом всё постепенно стихло, свет постепенно затух, и вот света совсем нет. А затем свет снова появился и никого нет, только он и она. Она с большим животом. Танцуют медленно под песню из фильма «Ромео и Джульетта». Свет снова выключился  и слышен отчаянный крик родившегося ребенка и возгласы восхищения и аплодисменты. Снова зажигается свет и опять Тина и Озод за тем же столом.

Тина: А я почему-то представила нас с тобой уже совсем старенькими… Мы с тобой проживем полвека и вот у нас золотая свадьба. Вокруг дети и много внуков и даже правнуки. Наш союз для них - самая красивая история любви. А наша долгая любовь будет длиться и длиться, потому что мы всегда будем держаться за руки и хоть раз в день будем говорить: «Я люблю тебя!». Мы никогда не будем ложиться спать поссорившись. Мы никогда не будем воспринимать друг друга и наши дела, жесты, слова и поступки как само собой разумеющиеся, а как счастье, что ты есть и рядом со мной, и я есть для тебя и рядом с тобой. Мы вместе будем идти по жизни. Мы всегда будем ухаживать друг за другом, почитая это не долгом, а счастьем. Не долг, от него когда-нибудь устанешь, а радость, от нее не устанешь никогда. Хоть в малом, хоть в большом. Пусть это будут тапочки, принесенные тебе в ванную, чтобы ты надел их после купания, или слова, сказанные в тот день, когда мы вместе умрем: «Скажи мне быстро, скажи мне срочно: твоя любовь ко мне навечно?»… Мы будем прощать ошибки и дурости. Что на них зацикливаться, если есть дела поважнее: любовь, страсть, терпение, понимание, прощение и уважение. И быть всегда нужной и всегда нуждаться в тебе. И невозможность жить без тебя, без меня... Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Озод: Да! Хочу любимая моя!

Тина: Медвежонок однажды заболел и, вдруг, в забытьи проснулся и увидел рядом с собой Ёжика

- Что ты тут делаешь? – спросил Медвежонок.

- Жду, когда ты выздоровеешь, - ответил Ёжик.

- Давно?

- Всю зиму. Я как узнал, что ты простудился, объевшись снегом, и заболел, сразу перетащил все свои запасы к тебе.

- И всю зиму ты сидел рядом, возле меня?

- Да, я поил тебя еловым отваром и прикладывал к животу сушеную травку.

- Не помню.

- Еще бы - вздохнул Ёжик. – Ты всю зиму бормотал в бреду, что ты снежинка. Я так боялся, что ты растаешь…

Озод: Спасибо, милая моя, единственная моя!

Тина: Давай спать.    

Вдруг свет снова потух. Слышен вой милицейской сирены и громкий телефонный разговор по телефону Озода и Светланы.

Света: Пришли четверо. Двое в форме ментовской. Позвали откуда-то понятых. Сразу прошли в посудомоечную. Я вместе с ними, а они под раковину сразу и выносят оттуда пакет маленький, вываливают его на стол, а там в конфетных обертках какой-то белый порошок. А всего оберток этих, посчитали, – 96 штук. Я сначала не включилась, а понятые тихо так мне говорят – это может быть героин. Откуда эта дрянь у нас может быть, Озод? Мы же никогда этим не занимались! Менты сказали, что всё отправят на экспертизу и если подозрения подтвердятся – всех, кто здесь – в тюрьму посадят на большие сроки. Боже мой, Озод! Я так боюсь! Что делать, что делать?.. Составили акт. Все подписались, только я ни в какую. Меня и повезли в отделение. Я сейчас оттуда звоню. Разрешили Игорю позвонить. Он здесь. А тебе позвонить приказали – пусть придет! Вот так! Что будем делать, а, Озод?

Озод: Успокойся! Я сейчас приеду. Какое отделение? Это где?..  Жди.

Картина 2.

Та же квартира через три дня. Входит Озод, осунувшийся и очень озабоченный. К нему бросается Тина, выскочившая из другой комнаты.

Тина : Озод! Ты так быстро ушел, я не успела…

Озод (тяжело садясь на стул): У меня взяли подписку. Поговорил  с твоим начальником. Мужик оказался умный. Профессионал. Сильный юрист и жизнь знает. Сразу сказал: тебя в разработку взяли, парень. Ты, сказал, кому-то из высоких дорогу перешел, сильно насолил. Я говорю: может им моя кафешка нужна? А он смеется. Сказал: если бы нужна была, они бы и без наркотиков в два счета тебя бы оттуда. Одного решения санстанции достаточно, чтобы твой бизнес навечно закрыть, чтобы тут другой через три дня работал. А санинспектору даже ничего не дадут, прикажут: он ради своего говняного светлого будущего у тебя в каждом стакане не тараканов, крокодилов найдет. Нет, сказал, тут что-то другое, тут такое, что тебя не просто, а посадить хотят. Сиди, сказал, здесь, а я закрою тебя, поеду на разведку. Не отвечай, сказал на стук и звонки. Я, сказал, знаю куда ехать и с кем говорить. Вот я сидел у него взаперти часа три, кажется. Пришел он, наконец, и заявляет: нужны деньги, большие деньги. Всё плохо, потому что у них пять заявлений, что они у меня героин покупали. Такие не отступят, говорит, и на суде. Они вероятнее всего, наркоманы со стажем и мать свою продадут за дозу, не то, что тебя, говорит. Или осведомители, что у ментов кормятся. Такие тоже не отступят, сказал, жизнь у таких небогатая, зато стабильная и им приятная. Он когда сумму назвал – у меня глаза на лоб. Неподъемная.

Тина: А я подумала: машина здесь, значит с моим начальником поехал утрясать. Обрадовалась! А потом вдруг и твоя машина исчезла. Не попрощался: я вся и задрожала. Почувствовала, что всё плохо! И сколько требуют?

Озод: Пятьдесят. И чтобы уматывал из города. Хоть в Хумсан, они и о Хумсане знают. Хоть куда.

Тина: Постой, Озод. У тебя машина, у меня квартира. Продадим. Узнай, сколько они сейчас стоят.

Озод: Спасибо, милая моя! Спасибо, дорогая моя!. Но лучше я в тюрьму, чем у тебя последнее.

Тина (вскричав): Ты меня хочешь убить, да?! Я без тебя и дня прожить не смогу, понятно, чурбан?! Зачем мне квартира, если в ней тебя нет. Зачем мне жизнь, если без тебя, понял, тупой?!

Слезы ее беззвучно капают на пол

Озод: Хорошо! Хорошо! Милая! Дорогая! Смог бы я на такое для тебя? Не знаю! Смог бы на все жертвы ради тебя? Не знаю!

Тина: Я знаю: ты смог бы! Хоть ты и мужчина. А теперь действуй.

Озод уходит с телефоном в другую комнату. А к Тине подходит умершая бабушка.

Бабушка: Ты не права, внученька моя. Мужчины тоже могут быть сильными. Был у узбеков великий певец Фахриддин Умаров. Его очень любили за песни и голос. А был он вальяжный, дородный, весь из себя добрый и гладкий. И никто ведь не знал, кроме близких и родных, историю его жизни…

Он был совсем маленький, когда его родителей и вместе с ними всех их детей сослали на Украину, обвинив отца в кулацких настроениях. Ехали много суток в товарном вагоне, продуваемом насквозь. Еда быстро кончилась. Многие дети и старики соседей по товарняку умерли по дороге. Жизнь была страшной, а детство никаким. Отца за вопрос о том, почему их, узбеков, как скот пригнали сюда на верную смерть, лучше бы  всех убить там, на родине, на месте, когда он заявит о своих правах человека и потребует еды и одежды для детей. отправят в ссылку на Дальний Восток, А мать вскоре умрет в свои 32 года от болезни, здесь же – на чужбине, от голода и лишений, оставив детей в страшном состоянии. Соседи – русские возьмут их в свои семьи, будут кормить и оденут, а главное – добьются от тамошних властей отправки детей на родину: какие же они враги народа – это же дети. Его старшая сестра и младшие сестры останутся там, на Украине, а старший брат и он вернутся домой, с огромными трудностями и громадным риском, испытав ужасы жизни в такие-то детские годы. В поезде им опять улыбнется счастье: сердобольные люди выправят им билеты до Харькова, затем до Москвы, и только после до Ташкента, всю дорогу их будут кормить русские простые люди. Да и Фахриддин получит здесь свои первые гонорары в виде куска хлеба, ходя по вагонам и распевая узбекские и русские песни.  Они уже обрадуются несказанно: может мир стал другим, стал лучше. На землю грешную и старую вернет их узбек - шофер, высадивший их на полпути от Ташкента до Кибрая, узнав, что денег у них нет и нечем будет расплатиться за проезд… Отца, только что вернувшегося из ссылки, они встретят уже дома. Отец несказанно рад: хоть двое детей с ним. Они начнут учиться в школе. Но сердце ноет и плачет: там, в далекой чужбине, неизвестно как, живы ли, здоровы, остались их сестры. Они, совсем уже по-взрослому мыслящие дети, потребуют от отца ехать вместе с ними за сестрами, иначе они поедут сами. Это ли не великая ментальность узбеков – бороться за семью свою до конца! Они доедут и найдут сестер, но их оттуда уже не отпустят. Все будут работать  в хлопководческом совхозе. Начнется война, старшего брата заберут солдатом на фронт, а отца в рабочий батальон в Казахстан. Фахриддин тоже хочет на фронт: жизнь до того опостылела, что лучше пулю в лоб. Но его не отпустят, он, тракторист, нужен здесь. Потом они попадут под немецкую оккупацию… И только после войны, пережив, боже мой, столько горя и страданий, вернутся уже всей семьей домой, в свой Кибрай. Фахриддин будет писать во все инстанции и добьется, чтобы отец вернулся из Астаны, где он отбывал воинскую трудовую повинность. И мальчик спасет отца тоже… А потом…  У каждого человека, в том числе и великого, светлые дни сменяются черными. Вот такая черная полоса жизни, как тогда в детстве, настигнет его уже в зрелом возрасте, на пике славы. Отказавшись однажды продолжать выступать с песнями на свадьбе детей больших чиновников: его ждет на своей свадьбе его близкий друг, которому было обещано прийти, Фахриддин попадет в жестокие тиски остракизма. Его огульно обвинят в изменах жене, в том, что он поет только о женских глазах и незабываемых ее чарах, а о Ленине и партии не спел ничего, и в том, что положил на песню стихи тогда опального поэта Эркина Вохидова, возомнившего себя прежде всего узбеком, но не советским человеком. У Фахриддина отнимут всё… Но он счастлив: он не потерял уважение людей. Таким бог обязательно вернет богатство и даст утешение. Ведь он остался сильным и в первый, и во второй раз. ..

Тина: Бабушка! А я делаю правильно?    

Бабушка: Ты всё правильно делаешь, внученька моя. Я горжусь тобою! Ты любишь и он достоин твоей любви!  Я же всё сверху всё вижу. Только не ошибись, иначе вам обоим конец.

Тина: Да, конечно! Спасибо, бабушка!

Озод вернулся, и бабушка исчезла.

Озод: Квартиру уже сегодня смотреть придут маклеры. Машина, квартира, кафе: чуть-чуть может не хватить.

Тина: Сколько?

Озод: Ну может быть две-три тысячи. Но я найду. Отца попрошу.

Тина: Нет, Озод. Ему на лечение нужно, он болен. Я найду остальные.

Озод: Не понял, как?

Тина: У меня же подружки. Маша и Зуля. Забыл? И другие тоже. Вот и насобираю. Найду! Я пойду, ладно.

Тина собралась уйти.

Озод: Может завтра? Или по телефону.

Тина: Нет, надо ни одной минуты не терять. На кону твоя и моя жизнь. А по телефону не то: могут отказать. А ты тут сам похозяйничай. С маклерами. Встреть. Поговори.. В кастрюле на плите борщ, ладно?

Озод: Возвращайся побыстрее.

Они долго целовались и обнимались, как будто в последний раз и Тина ушла.

Картина 3.

В комнате светился только телефон. Озод всё куда-то названивал и чертыхался. Он страшно напуган долгим отсутствием Тины. Телефон наконец сам зазвонил. Озод схватил его.

Озод: Да! Тина! Ты почему с чужого телефона? Отняли? Кто? Ты где?. Записываю. Сейчас буду!..

Действие 5. Картина 1.

Большая комната с большой двуспальной кроватью и богато убранная. На втором плане видна большая ванная комната за стеклянной стеной. На кровати сидит Тина в полной одежде, вся горестно задумчивая. В комнату влетел Озод и бросился на колени перед любимой, счастливый от того, что наконец ее нашел.

Озод: Ты здесь! Ты здесь!..

Тина (всё такая же задумчивая, как будто в трансе, ступоре и как будто даже не обрадовавшаяся приходу любимого): Ты пришел! Ты пришел! Зачем ты пришел? Теперь нас обоих убьют! Как тебя пропустили? А меня не отпустили.

Озод (всё еще очень радостный и, кажется, вовсе даже не замечающий ее подавленного настроения): Сказал, что тут моя девушка. Минут пять подождал, открыли ворота и меня какой-то амбал вот провел сюда.

Тина (всё такая же отрешенная и как будто совсем не здесь): Вот-вот, этот амбал и убьет нас.

Озод: Что с тобой, прекрасная моя? Почему ты здесь? Ведь ты должна была быть у подруг?

Тина: Они не дали денег. Нет у них. Только мелочь. 

Озод: Ну и надо было вернуться. Придумали бы что-нибудь.

Тина: Я хотела обязательно вернуться с деньгами. Позвонила. Он сказал, что есть клиент, который любые деньги заплатит. Я сказала, что мне срочно две штуки баксов нужны и только сегодня. Он меня и сюда привез. А этого увидела (начала беззвучно плакать), сказала: нет, пусть лучше убьет. Просила, требовала, чтобы отпустил. Говорит, ты же за деньгами пришла – правильно, я обещал, но и ты выполняй. А здесь, сколько мне нужно, тебя будут держать, говорит. Я говорю: не нужно мне ничего, отпустите. А он не пускает. Озод, любимый! Надо спасаться. Это тот самый.    

Озод (громко восклицая в огромном волнении): Кто он, кто?

Пожилой мужчина, появившийся в дверях: Это я! Калай сан, как ты?

Мужчина отчаянно курил трубку и только это выдавало его волнение. Озод сразу вспомнил того. Это был тот, кто преследовал на машине Тину, от которого она пришла к нему в кафе. Тот, к кому он потом подошел и вежливо отшил. А через несколько минут она уже прибежала и  скрывалась у него от его головорезов.

Мужчина: Ну что, Озод! Так тебя назвала твоя. Давай поговорим. Где это видано, прописано, чтобы за это  две штуки дать. Но я и на это согласен. Но  через три дня, даже если не даст. Никто не будет насиловать. Только по добровольному согласию. Всё будет культурно, интеллигентно. От голода и жажды умереть не дадим. Что захочет, пожалуйста. Самые лучшие блюда. Всё приготовим, принесем. В обиду не дадим. Как ты об этом думаешь, ука, братишка?  

Озод (ожесточенно смотря на него и приближаясь): Я тебя здесь придушу, как собаку.

Мужчина: Эй, ребята! (вошли двое огромных детины) Ты, Озод, не со слабаком связался. Меня зовут Шермухаммад,  слышал небось.

Озод: Слышал. Тебя, скотина, называют в народе честным, добрым, помогающим бедным. А ты вон чем занимаешься. А еще имя пророка носишь, тварь!

Шермухаммад: Ты мое имя не трожь. Я много хорошего сделал для людей. А так, так мы все грешны в этом мире. В грехе родились, в грехе будучи и уйдем

Озод: Оставь нас. Мы уйдем. Мы любим друг друга. Она пришла сюда, не зная, куда идет. Ты же не знаешь, какие у нас проблемы.

Шермухаммад: Я всё знаю. И какие у тебя проблемы с наркотиками. Это я организовал. По-хорошему ты тогда не понял. Так получай по-плохому. Ты думаешь, только ты ее любишь? Может я тоже имею право. Может она мне тоже запала в душу. Хочешь, я позвоню и тебе всё вернут. И свободу, и бизнес твой. И наркотиков как не бывало. Как ты об этом думаешь, ука, братишка?

Озод: (злобно) Что нужно?

Шермухаммад: Только-то оставить девчонку в покое. Пусть она будет моей. Я ведь ее не проституткой, а самой близкой хочу взять. Забыть не могу. А что я захочу, то должно быть… Может я женой ее своей сделаю. А, Тина? (обращаясь к ней) Хочешь, это твой дом будет. С прислугой и со всем. Или отдельную, шикарную тоже с прислугой, с машиной какую хочешь. С золотом и бриллиантами. Эти две штуки у тебя в день будут уходить на мелкие расходы. Каждый день, ежедневно по две штуки буду давать, долларов. А хочешь, в Дубай увезу, дом тебе куплю. Тоже всё на высшем уровне. Машины, охрана, домработница, повар. Деньги вдвое увеличу. Там жизнь дороже будет. А сам раз в месяц прилетать буду...

И тебе, Озод помогу. Хочешь мебельный магазин подарю. С итальянской мебелью. Хочешь ресторан. У меня их четыре. Зачем мне столько. Братом будешь самым близким. Соглашайтесь, ребята!  

Тина: (крича): Нет! Нет!

Озод: Ладно. Оставьте нас. Я поговорю сейчас. Сам позову.

Шермухаммад: Ты поговори. Только имейте в виду: она отсюда не выйдет, ты усек, ука?. А мы тут все люди интеллигентные, и зря заставлять нас нервничать не советую, нельзя. Ну давай, поговори.

 Сделал знак своим головорезам и они, услужливо пропустив его первым вместе  с ним вышли…Наступило долгое молчание. Первой смогла заговорить Тина.

Тина: Озод! Неужели…

Озод: Ничего не неужели! Надо отсюда выбираться.

Тина: Ой, а я подумала, что ты... Нет, я всего на одну секунду, на мгновение.   

Озод: Эх ты, дурочка моя. Надо уйти. Но как?!

Тина: Надо уйти, надо уйти! Я не могу с ним! Я не буду с ним! Без тебя лучше умереть. Озод! Мальчик мой! Спаси меня! Спаси нас! Они нас живьем отсюда не выпустят…

 Озод впервые видел любимую такой беспомощной.

Озод: Хорошо! Хорошо! Успокойся, единственная моя! Мне без тебя не жить!. Я сейчас! Я отдам все деньги. Машину. Я их привезу.

Тина (вскричав): Нет! Нет! Не оставляй меня,  любимый 

Озод: Хорошо, хорошо, я не оставлю тебя, моя жизнь, я уйду вместе с тобой, успокойся…

Озод подошел к двери, открыл ее и через дверь заговорил с тем самым, хозяином дома.

Озод: Можно мы сделаем так. Я вам привезу деньги, что собрал. И машину вам оставлю. Но сейчас я ее заберу. Поверьте, я отвечаю за базар. Если что, вы всегда меня найдете и отрежете мне голову. Я согласен!

Слышно, как хозяин громко и смачно захохотал, а служки его захихикали.

Шермухаммад (из-за двери, не входя): Ну нет, дустим, друг мой! Так дела не делаются. Хочешь я и тебе пенсию назначу, только отвали. Видишь, какой я добрый. А ведь мог бы давно тебя в казан бросить, сварить уже, а мои людоеды тебя бы уже ели. Но я хочу тебе добра. У тебя вся жизнь впереди. Чего ее ломать. Другую девушку найдешь. Будешь счастлив и еще благодарить меня будешь. Запомни, не меня надо уговаривать, а ее, понял. Ну, если понял, скажи, что другого выхода нет. Пошел отсюда. Закрой дверь, хочешь, на ключ. И поговори там. Надоели.

Озод вернулся, закрыв дверь на ключ. Тина сидела на кровати, закрыв лицо руками, и плакала. Озод бешено думал, что делать. Подошел к окну. Окно выходило на улицу. Он потрогал ставни, они легко открылись. Тогда он подошел к двери, потрогал, подергал ее. Она могла выдержать несколько минут осады. Он подскочил  к Тине.

Озод (быстро снимая с себя брюки, и сорочку): Снимай свое и надень это. Одень, я сказал

Он прошипев это в злости и решимости. Пока она переодевалась, он схватил с кровати три простыни и один пододеяльник, скрутил их и завязал между собой. Сердце было совершенно спокойно, только спина стала мокрой и холодной. Только поглядывал на дверь. Каждый шорох отдался бы в сердце Озода взрывом. Как можно тише открыл окно.  

Озод: Залезай сюда! Быстро и тихо!

Он опять шипел. Тина вспрыгнула на подоконник. Она всё поняла, ухватилась за конец узла. Он начал ее медленно спускать.

Тина: А ты? А ты?

Озод: Я за тобой. Если что, езжай к себе домой. Не жди, я сам приеду, никому не сообщай. Жди!

Тина, кажется благополучно дошла до земли.

Озод (шепча): Беги, беги! Слава богу! Слава Аллаху!

Он уже было поднялся на подоконник. Но в это время с улицы начали кричать: «Угри! Угри! Вор! Вор!». Кто-то стал сильно стучать в ворота и без перерыва нажимать на звонок. За дверью комнаты, где был Озод, послышался шум. Дверь тронули, дернули и толкнули. Дверь не поддавалась. Шум усилился.     

Озод: Ах, сволота. Что делать, а?! Собрались внизу. Теперь поздно. Надо было идти вместе. Но я думал о ней, моей!.. Ничего! Главное – она на свободе! А я  как-нибудь вырвусь.

В дверь стали стучать, нет бить руками и ногами. Он подбежал к двери и открыл ее, зная, что всё равно ее сейчас разнесут на щепки.  В комнату вошел хозяин с ножом в руках.

Шермухаммад: Ну что? Допустим! Но теперь тебе, герой, будет жарко! По самое не хочу! Где она?

Озод (спокойно подойдя к кровати и сев): Ее нет и не будет: она ушла через окно.

Хозяин подошел к окну и понял, что это правда. В комнату вошли те самые головорезы.

Шермухаммад: Успокойте там этих внизу. Скажите, что ничего не было. Вор хотел что-то украсть, но испугался и сбежал на полпути. Скажите, уже позвонили в милицию. Пусть расходятся. И сразу обратно. Ну!.. (и в сторону юноши): Ты плохо сделал, друг!.. Ты обидел меня!... Такое не прощается!..

Шум на улице прекратился, через минуту вернулись людоеды.

Шермухаммад: Я теперь, знаешь, что с тобой сделаю! Нет! Я тебя не убью! Не сдам в милицию  как вора! Хотя свидетелей – целая улица. Я придумал! Я тебя сделаю! Я тебя как женщину поимею! Вот так! (рыча на слуг) Вяжите его!

Озод пытался сопротивляться, вырывался как мог и насколько хватало сил. Но куда там, когда он изловчился и ударил одного, чей-то тяжелый кулак опустился на его голову и он потерял сознание… Стало везде темно и жутко…

Пришел он в себя, когда его били по щекам и лили на голову воду, а в глаза бил сильно яркий свет. Всё тело

Озода, руки и ноги были привязаны к стулу так, что подбородок касался его высокой спинки, а тело было посажено наоборот. Он был полностью гол, даже ни майки, ни трусов.

Шермухаммад: А, проснулся! Ну теперь вот смотри, как за базар надо отвечать, сучара! Ну-ка положите стул на пол, как я сказал.

Озод оказался прижатый к полу, а его зад выпирал наверх.

Шермухаммад: Держите, чтобы не бодался.

Озода стали крепко держать за руки. Послышался шум снимаемой одежды. Кто-то, видимо хозяин, подошел сзади, раздвинул его задницу, что был виден проход. Хозяин поводил своим членом по его заднице, попытался всадить его туда. Не получилось.

Шермухаммад(шипя от злости и вожделения): Целка еще, сука. Пойду вазелином помажусь, ему же легче будет.

Через минуту он был обратно. Служки Озода держали крепко. Поводив своим влажным членом по заднице несчастного Озода, он теперь потихоньку попытался нащупать проход и постепенно начал всаживаться в него. Дикая боль охватила Озода, он опять потерял сознание.

Проснулся он в кровати, уже развязанный. Тело ныло и страдало. Он попытался вспомнить, где он, вспомнил и тихо заплакал. Осторожно встал, на столике стояла недопитая бутылочка кока-колы. Озод допил из нее. Из –за двери был слышен многоголосый храп. Озод пошел в ванную комнату, нашел наощупь выключатель и зажег свет, разбил бутылочку, собрал осколки от нее, лег в ванну, выбрал осколок побольше, остальные бросил на пол и осторожно стал резать вены на обеих руках. Кровь быстро пошла вниз, ее было много, много... Вокруг него собрались его дед и бабушка, отец и мама. Дед стал наигрывать на рубабе и стал петь грустный маком, бабушка и мама стали тихо и грустно танцевать, а отец усиленно читал молитвы одну за другой.

Картина 2.

В комнату влетают милиция и Тина. Ищут Озода. Находят его в ванной комнате.

Офицер: Бахром, вызывай скорую (осторожно поднимает руку Озода) и судебного эксперта. Опоздали мы.

Тина (крича, а потом, поняв, вопя): Как опоздали?! Почему опоздали?!

Офицер: Умер он.

Тина (пятясь к окну и уже просто хрипя, страшная): Как умер! Нет! Я же тебя люблю! (а потом в тот самый миг сойдя с ума, выбрасывается из окна и только слышен ее голос): До скорой встречи, до скорой встречи! Моя любовь к тебе навечно!

Крики с улицы: Упала! Разбилась! Умерла! Бедная! Какое несчастье!

Офицер (подскочив к окну): Что там, Бахром?

Слышен голос: Умерла! Разбилась! Пульса нет!

Офицер: Как можно?! Как так можно?! Два сердца было! Весь  мир любили! Хотели счастья! Что ж не дали?!