Василий Васильевич Струве, оказавшийся в эвакуации в Ташкенте во время Великой Отечественной войны, возглавлял Институт востоковедения АН СССР. «Вынужденная жизнь в Ташкенте усилила интерес В.В.Струве к проблемам древней истории народов Средней Азии и прилегающих стран. С начала 40-х гг. из печати начали выходить его исследования и в этой сфере знаний.
В Ташкенте Струве сблизился с некоторыми эвакуированными и местными востоковедами, выступая организатором «вторников» – еженедельных встреч учёных-историков. Особенно близким ему становится профессор Михаил Евгеньевич Массон, организовавший в 1940 г. первую и единственную в то время в Средней Азии кафедру археологии Среднеазиатского государственного университета». (В.А. Германов) http://mytashkent.uz/2010/02/19/glas-vopiyuschego-v-pustyini/
Но не только любимой науке посвящал свои дни маститый учёный. С подачи Михоэлся Василий Струве входил в учёный совет Музыкально — драматической лаборатории при Узбекском Театре оперы и балета. Но наука наукой, Музы музами, а как же быт? Ленинградский Институт Востоковедения занимал небольшое помещение в здании на Пушкинской №31. До самого землетрясения на этой улице, от Дархан-арыка до Сквера, с нечётной стороны, ничего новенького не построили. Как мне кажется, в этой точке мог быть только один кандидат на размещение — Консерватория! Она была превращена в настоящий Ноев ковчег! Там и жили, и творили, и баланду из черепашек ели… Навряд ли соседний Почтамт поделился своими площадями? Во время войны почта да телеграф были на особом счету. Коллектив востоковедов сначала поселили на Шахрисябзкой №24, в каком-то общежитии, но потом разместили по квартирам. Наверное, академику Василию Васильевичу Струве досталось что-нибудь приличное? Или — так себе? В архивах учёного нашёлся весёлый стишок, нацарапанный в записной книжке карандашом. Скорее всего это экспромт или «почти экспромт» — произведение кого-то из близких знакомых. Вот, что мне удалось разобрать:
Поздно ночью у посуды, У кастрюлей и горшков, Началися пересуды — Кто полезней для жильцов? Зашипела сковородка: - Жарю, парю целый день. Все сготовлю быстро, ловко, Никогда -то мне не лень. И для Лесика котлеты, И картошку, и блины, И оладьи и омлеты, Что — ни спросят —je vous prie Завертелась мясорубка, Хоть довольна ты собой, Вижу я , что ты голубка, Круглый ноль передо мной. Как кипит моя работа. С удовольствием смелю, После новая забота, Всех жильцов я обслужу. Мясо, что в …мангале(?) Я сверчу вмиг, без помех, Без меня бы все пропали. Я, бесспорно, друг для всех. Но, вступило тут корыто! Раскудахталась семья… Вы сидите(? ), шито-крыто. Всех нужнее в доме - я! Мясо курицы, барана? Эка невидаль друзья… Я учёных из УЗАНа Отмываю телеса!!! Аргумент сразил всех разом, Спорить дальше не смогли. И на полке, рядом с тазом, замолчали все горшки.
Ташкент 1944г.???? АШ?
Как могло возникнуть такое стихотворение в среде «тонкого слоя научной интеллигенции»? Скорее всего оно сопровождало подарок — большой таз,лохань или корыто — посудину, в которой престарелый академик мог бы помыться?
(Бытовые подробности из статьи — «С.И. Марахонова Деятельность Института востоковедения АН СССР в эвакуации (Ташкент, 1942–1945 гг.)» http://www.orientalstudies.ru/rus/images/pdf/PPV_2010_2-13_17_marakhonova.pdf
В ФБ опубликовала Светлана Шевельчинская)
