Воспоминание о памятнике на Сквере

Казарменные флигели нашей школы [речь идет о школе для детей офицерского состава, находившейся во флигелях Дома Офицеров] обрывались у городского сквера, который был началом университетского сада. Надо было только перейти через дорогу, чтобы попасть из нашей школы в университет. Хотя на это могло уйти и ушло много лет.

Ближайшее будущее представлялось мне достаточно ясно. Многие выпускники нашей школы по традиции поступали в ташкентское пехотное училище. Еще продолжалась война, и дальше этого загадывать было невозможно.

Приближалась весна 1945 года. У моей приятельницы Чайки, с которой мы сидели за одной партой в школе в течение нескольких лет и научились понимать друг друга с полуслова, хотя, в сущности, ничего не знали друг о друге, открылась чахотка. Достоевский был прав, когда говорил, что жалость сильнее любви.

Что-то случилось с ее голосом. Она говорила хрипло, прикладывая ладонь к горлу. Сухой зной сменялся тропическими ливнями, когда каждый камень на крыльце нашей школы был промыт и вычищен до малейшей трещинки на его поверхности. Эта гроза была как «заблудившийся трамвай», и «я никогда не думал, что можно так любить и грустить».

Она повела меня по дорожкам университетского сада, где среди травы и кустов под деревьями лежали брошенные на произвол времени обломки памятника бывшему генерал-губернатору Кауфману, огромные гранитные обломки с изваянием солдат и офицеров старых времен.
Был среди них замечательный гранитный трубач. Один среди травы забвения, он трубил сбор, обратив свой обветренный лик к будущему. Был ранний час, и темные двери университета были закрыты наглухо.

Э. Бабаев. Назначенный круг. Воспоминания. СПб, 2000. Прислала Айида Каипова.