Римма Волкова
Ох, не до разговоров было в тот раз, не до рукопожатий… Поскорее уложить на носилки (любые подручные средства), оперативно доставить к машинам, отправить с сопровождающими до указанной железнодорожной станции. А потом выбираться медперсоналу, обеспечив сохранность «материальной части» – операционных столов, кроватей, шкафов, инструментов, лекарственных препаратов, перевязочных средств…
И за все это отвечала она, начальник санитарной роты. Господи, с минуты на минуту может начаться новый налет фашистов. Вот зверье-то: видят красный крест на домишке, так по нему и лупят, раненых добивают. Донести бы до машин живыми. Стоны, слезы, крики ужаса… А этот все свое: «Докторша, я тебя узнал. Это ты со мной ночь сидела, губы мне водой мочила. Я тебя вовек не забуду. А зовут-то тебя как?» – «Анна меня зовут», – пришлось отозваться. И он в ответ прохрипел: «Ты, Анюта, главное, – живи долго…»
Вывезли они тогда всех до одного. И сами едва-едва, но успели выскочить. Тяжелая была пора – немцы перли по всем фронтам, то и дело приходилось срочно эвакуировать свою передвижную санчасть подальше от все приближающейся передовой.
И вот так каждый раз! На носилках, простынях, одеялах несли самых тяжелых Легкораненые ковыляли сами, да еще им помогали нести – врачам, медсестрам, санитаркам, шоферам… Грузили в поезд – этот огромный госпиталь на колесах, и душу охватывала радость: поезда шли в глубокий тыл, где были все условия для лечения и выхаживания раненых, и шансы каждого их пациента на выздоровление возрастали. За радостью наваливалась новая забота: тут же необходимо было разыскать другое подходящее помещение под прием раненых, доставляемых с поля боя, и все отмыть, расставить по местам, продезинфицировать. И, как было предписано, они разбивали свой передвижной медпункт в самой возможной близости от линии военных действий.
Счастье, если удавалось на пару часов вырубиться от непомерной усталости. Засыпали хоть сидя за столом, хоть прикорнув вдвоем на узкой раскладушке, а то и привалившись к стенке.
С рассветом глухим гулом взрывов оживала передовая, и они заступали на свои посты, сменяя тех, кто стоял у хирургического стола или продежурил у постели тяжелого послеоперационного, – уход за ранеными требовался круглосуточный.
Да, долгими днями, а то и месяцами будут потом выхаживать их в тылу, давая возможность одним вернуться в свои полки и роты, снова встать в боевой строй, другим, перенесшим ампутации, полостные операции, тяжелые осколочные ранения, – искать себе применение в тыловых условиях... Но главный шанс не только на здоровье в дальнейшем, но и на саму жизнь получали эти истекающие кровью, кричащие от нестерпимых страданий люди, именно попав в передвижные санитарные роты, сеть которых была раскинута по всем фронтам военных действий, вблизи передовых. Все зависело от оперативно и квалифицированно проведенных хирургических операций, тщательного ухода. Умения, старания, самоотверженности персонала такого медицинского подразделения, одно из которых ей было доверено возглавить. И стояли хирурги по многу часов подряд, склонившись к операционным столам, и ночи напролет проводили терапевты и медсестры у постелей послеоперационных, с тяжелыми ожогами, с контузиями. Людей, которые в забытьи не чувствовали уже боли от уколов, перевязок, а только, сгорая от высокой температуры, просили пить. А пить многим было нельзя, и до утра, чтобы облегчить страдания, то и дело смачивали их запекшиеся губы влажным ватным тампоном. И нередко санитарки ночь напролет стирали и гладили бинты: не всегда была возможность вовремя доставить сюда новый запас медикаментов, перевязочных материалов.
А документация на каждого раненого… По законам военного времени за точность данных отвечали собственной головой. Бывало – раненых доставляли без документов. На таких надо было составлять особый акт, уточнять, дополнять, проверять данные. Приходилось делать и совсем скорбные записи: скончался. Этих хоронили по месту дислокации санитарной роты. Увы, даже табличек на могилах не оставляли, только шли сведения «наверх» – от чего скончался, где похоронен… Документы оформляли, прихватив добрую часть ночи, а с утра вновь начинались обход, операции, перевязки, назначения...
И опять, едва вынырнув из горячечного бреда, едва осознав, что остался в живых, кто-то шептал, хрипел с коек, кричал из окон отходящих поездов: «Доктор! А ты будь здорова, живи долго!..» Вот и нашептали, нахрипели, накричали: в феврале нынешнего года она отпраздновала свое столетие…
А еще имя ее обещали запомнить, и она отвечала: «Анна меня зовут». Или называлась Ариной, потому что настоящее имя ее представлялось этим парням со среднерусских равнин непривычным и неудобным.
Имя же было – Ариадна. В честь той самой, что вывела Тесея из тьмы лабиринта к свету. Обреченного на гибель – к жизни. Такое необычное имя выбрала для своей единственной дочери ее романтичная мама. Впрочем, не такое уж необычное – ее и крестили этим именем: есть в церковных святцах такая святая великомученица.
Да, мама была романтичной и мечтательной, и она знала, что после окончания Омского медицинского института ее Ариадна обязательно пойдет в аспирантуру, может, даже в Москве, станет заниматься наукой. И обязательно продолжит традиции семьи: с покупкой новых книг для домашней библиотеки, с обязательными посещениями театра... Нередко по вечерам приходили в их дом друзья, чтобы послушать пение ее отца, – служил он бухгалтером, а еще был солистом церковного хора, голос имел замечательный. Потом допоздна распевали народные песни, романсы.
Наверное, все оно так бы и было. Институт Ариадна окончила в Новосибирске, куда семья перебралась поближе к родне, и именно медицинский. В 1941 году…
А дальше – вместо поездки в Москву – приказ всем выпускникам медицинского прибыть на военные сборы в местечко Татарка близ города. И несколько месяцев, с утра до поздней ночи, без права отлучиться «на гражданку», они осваивали трудную науку службы военврачей. И мамина дочка с таким необычным и красивым именем весной следующего года отбыла к месту назначения в звании лейтенанта и в качестве командира санитарной роты. Военврач Ариадна Васильевна Александрова. А вот фамилия была уже от мужа: незадолго до войны они поженились с чудесным парнем Алешей, молодым горным инженером, которого она знала с детских лет. Ее Леша тоже очень рвался на фронт, но, как необходимый специалист, был оставлен в тылу…
«За участие в освобождении города Коростень» – такая надпись выведена красивой вязью на цветочной вазе, что стоит на столе в ее комнате. Ариадна Васильевна рассказывает: «Эта вазочка – очень памятный сувенир. Уже во времена Брежнева преподнесли. Леонид Ильич, пожалуй, первый из руководителей страны, стал уделять повышенное внимание участникам войны, фронтовикам. Стали нас приглашать на встречи, почести воздавать. Вот в начале семидесятых приходит вдруг приглашение от горсовета украинского города Коростень приехать к ним для встречи с жителями. По военным архивам разыскали краеведы несколько человек из тех, кто освобождал их город, вышли и на нашу санитарную роту. И пригласили на празднование годовщины освобождения. Хороший городок в Житомирской области, жители очень душевные. Возили нас повсюду, чествовали и благодарили, подарками одаривали. Вот берегу эту вазу, а то ведь сколько городов и поселков прошли, а в памяти названия многих не сохранилось…»
Да, не все картинки калейдоскопа той фронтовой поры запечатлелись в памяти. Но два этапа стали основополагающими. И первый из них – Сталинград, где ценой невероятного мужества защитников великого города на великой реке, ценой невероятных жертв и страданий, но и гения советских военных стратегов был достигнут поворот в войне. И тогда ярко разгорелась в сердцах миллионов вера в нашу неизбежную победу. У всех на слуху и на устах были имена маршала Тимошенко, генералов Рокоссовского, Еременко, Ватутина… И сержанта Павлова, который со своим взводом много дней держал боевой рубеж в сто раз простреленном и порушенном доме и не отступил ни на шаг. Этот дом вошел в историю войны как дом Павлова, как символ мужества и самоотверженности. Как же ликовали люди на фронте и в тылу, когда пришли сообщения: под Сталинградом уничтожены две крупные группировки врага – более 300 тысяч фашистских захватчиков. А вслед за этим, на самом исходе 1942 года, сдался в плен со своей почти стотысячной ратью фельдмаршал Паулюс. Военные историки напишут потом: победа в Сталинградской битве явилась началом коренного перелома в Великой Отечественной и Второй мировой войне.
«Боже мой! Там, под Сталинградом, было что-то выходящее за рамки человеческих возможностей, – продолжает свой рассказ Ариадна Васильевна. – Скольких же раненых доставляли к нам ежедневно! И случалось – после обработки ран и перевязок те, кто мог держать винтовку в руках, уходили опять в пекло боя. Словно какой-то особый дух витал над городом и вселял в наших воинов святое стремление стоять на смерть, но не сдать волжской цитадели врагу. Довелось и нам переплавляться через Волгу – вывозили тяжелораненых на лодках, баржах, бывало, что и под бомбами…»
Ариадна Васильевна берет в руки медаль «За оборону Сталинграда» ¬– память того страшного и героического полугодового «Сталинградского стояния». Среди других своих боевых наград эту она выделяет особо.
А еще среди наград – ордена Отечественной войны, Красной Звезды, другие медали. Среди них и за Курскую дугу – второй ярчайший этап ее фронтовой биографии.
Стремясь компенсировать страшные потери под Сталинградом, фашисты подготовили мощное наступление на Курской дуге. Со всех фронтов сюда стянули огромные военные силы. Перед германскими армиями «Центр» и «Юг» была поставлена задача окружить и уничтожить сосредоточенные здесь советские войска.
Бои шли страшные, кровопролитные. И в их санитарной роте потеряли счет дням и ночам, числу поступающих раненых. Как и вся страна, они с замиранием сердца слушали сводки советского Информбюро, суровые сообщения о тяжелых боях и великих потерях живой силы и техники. Но вот летом 43-го советские войска перешли в контрнаступление, и грянули наконец радостные, с такой надеждой ожидаемые сообщения: от фашистских захватчиков освобождены города Орел, Белгород, Харьков…
Великим напряжением сил, великим мужеством была достигнута эта победа, и Курская дуга по праву вошла в историю как вторая составляющая коренного перелома в войне.
Ненавистного врага погнали на запад. Захватчики цеплялись за каждый город, за каждый населенный пункт. В руинах лежали города, в запустение пришла родная земля, поруганная и оскверненная немецким сапогом. Но, едва освободившись из-под ига оккупации, люди поднимались строить, пахать поля, сеять.
А их забота была прежней – спасать раненых фронтовиков. Через муки, через страдания отводить от смертельной черты, вместо тьмы небытия дарить свет надежды, обреченным на гибель – жизнь…Дни и ночи, дни и ночи. Без выходных и отпусков, по законам военного времени.
День Победы они встретили уже на земле Германии, в городе Бреслау. Да нет, не в Бреслау, а в древнем польском Вроцлаве, который несколько веков протомился «под немцами», а теперь вот вновь обрел свое историческое имя и свои права. К ним в медчасть приходили жители, в семьях которых из поколения в поколение передавалась быль о Вроцлавском воеводстве, славном прошлом их города. И они несли раненым подарки, благодарили за счастье освобождения.
А в тот победный день мая 1945 года начальник санитарной роты, военврач уже в чине капитана Ариадна Васильевна Александрова, как и все ее подчиненные и все солдаты и офицеры, кто еще находился на лечении, были пьяны от победных салютов. Она – и от впервые выпитой рюмки неразбавленного спирта. А курить папиросы и сигареты, а то и солдатские самокрутки с махоркой научилась уже давно – только ими и спасались от непомерной усталости, от страданий и смертей. И сейчас они обнимались, пели и плакали. И счастливо палили в небо, уже не грозящее гулом несущих гибель самолетов с черной свастикой. Ах, мама, где наш уютный гостеприимный дом… Где те месяцы нашей с Алешкой молодой любви… И где древний город Вроцлав…
Это сладкое слово «ПОБЕДА» входило в плоть и кровь, будоражило сознание. Как же они торопились домой, еще на костылях, еще в бинтах перевязок! Как искренне любили, как благодарили военных врачей за спасение, за счастье возвращения в жизнь! И опять хрипели и кричали: «Вовек не забуду!» И желали долгих лет и нескончаемого счастья.
Она тоже очень хотела домой. Но для военных медиков еще не настал срок демобилизации: и здесь палаты госпиталей были полны нашими солдатами и офицерами, Еще надо было побороться за их здоровье и жизнь.
Только к зиме довелось вернуться в Новосибирск, увидеть дорогие лица родных, обнять любимого мужа. В следующем году родилась их дочь Оля.
Но долгие годы военной разлуки не прошли бесследно. Семейная жизнь не складывалась, и они с Алешей расстались.
Наверное, накопленного Ариадной опыта лечения раненых в полевых условиях хватило бы не на одну диссертацию. Но в городе остро не хватало врачей, и она, оставив мечты о науке, пошла работать в поликлинику. Рутинная каждодневная служба, размеренная, ничего нового не сулящая жизнь. Если бы не ее маленькое черноглазое чудо, ее Оля. Дочь заполнила каждую минуту свободного времени, расцветив каждый новый день счастливыми открытиями материнства, светлой любовью и радостью. Оля горячо полюбила вечернее чтение книг, обязательные посещения по выходным театров и музеев. И очень рано проявились ее прекрасные музыкальные способности. Словно досталось этой девочке воплотить в жизнь все то, о чем мечтала мать Ариадны для своей дочери. Все-таки сбылось – во внучке.
После окончания школы Оля поступила в консерваторию, и уже на подготовительном отделении открылось, что обладает она голосом редкой красоты и силы – меццо-сопрано. И она разучивала оперные арии, а «Кармен», эту вершину композиторского мастерства и мечту каждой певицы-сопрано, много раз пела в концертах и знала партию наизусть. Консерваторию окончила с блеском. Была принята на работу в театр.
Но вот уж точно: что назначено судьбой … В 1972 году в Новосибирск приехал на гастроли из неведомого Узбекистана театр оперы и балета имени Алишера Навои. Им нужны были солисты в оперу, и театр проводил прослушивания местных исполнителей. Юная актриса Ольга Александрова тоже решила попробоваться. Спела им «Кармен», всю партию от начала до конца. И покорила комиссию. Ее пригласили на работу в Узбекский Большой, пообещав ввести в спектакль. Почему-то это предложение она приняла сразу, без раздумий…
Ей очень понравились и солнечный зеленый город, и театр, и благодарные слушатели. Но не это было зовом судьбы. После учебы в Москве в театр приехал молодой солист Куркмас Мухитдинов. Его дивный «певучий бас» – kontabile собирал полные залы поклонников оперы. Покорил и Ольгу. Но очень скоро она почувствовала, что ее неудержимо влечет к этому человеку не только его талант, но и широкая образованность, остроумие, сердечность. А сердце Куркмаса сразу же пленила «сибирская Кармен». Они поженились, и оба были благодарны зову судьбы, поманившей их в Ташкент, – ведь и его сильно уговаривали остаться петь на московских сценах…
Два любящих человека, два единомышленника, два талантливейших артиста, они сумели сделать свою жизнь счастливой и радостной, наполнить ее высоким смыслом и светом.
Мухитдинова называли в Ташкенте не только человеком-оркестром, но и человеком-библиотекой: тысячи томов книг стояли на полках в их доме, в том числе редких, уникальных. Множество кассет с лучшими голосами мира были собраны в их фонотеке. И еще оба они преподавали вокал в Ташкентской консерватории и драматических театрах, гордились, что их ученики завоевывали высокие награды на международных конкурсах. И с какой же радостью приняла Ариадна Васильевна их предложение жить вместе! Дочка и зять словно вернули ее в юность, одарив театром, музыкой, интересными людьми, а главное, согрели своим теплом и заботой.
В Ташкенте ветерана войны не обходят почестями. А удивительный юбилей Ариадны Александровой выпал на год празднования 70-летия Победы в Великой Отечественной. Было много гостей, цветов, подарков, прочувствованных, искренних слов. Огромный торт со свечами. Но все сто и на нем бы не уместились…
Ариадна Васильевна горюет, что не дожил до этого счастливого дня ее дорогой Куркмас, бывший для нее не зятем – любимым сыном. Он скончался скоропостижно, на взлете своего прекрасного таланта.
В последние годы здоровье резко сдает, не позволяет уже выйти в День Победы за порог дома. А то ведь была у них с дочкой традиция: прикалывала Оля в этот день на платье мамы-военврача все ее фронтовые ордена и медали, и они шли на центральную площадь Мустакиллик. Их окружали черноглазые ласковые девочки. Дарили букеты цветов. Трогали пальчиком фронтовые награды, восхищались: «Ой, Сталинград!», «А это «За боевые заслуги»!», «А смотрите – «За победу над Германией!». И говорили: «Какая вы храбрая! Спасибо вам!». Бережно целовали в щеки и шептали: «Вы только не болейте… Живите долго…»