В 70-е годы я наконец приземлился надолго на 10-ом квартале Чиланзара. А землетрясения-то не кончаются. Зона-то сейсмоопасная, этого никто не отменит. Трясет по расписанию преисподней. Но после 1966-го года я уже относился к землетрясениям индифферентно: чему быть, того не миновать. Наша четырехэтажка считалась греческой, жило очень много семей греческих политэмигрантов.
Так вот, когда случались землетрясения, я определял по грекам. Только стоило люстре закачаться, как на лестничной клетке раздавался стук копыт: это греки неслись что есть мочи с верхних этажей на улицу. Там они кучковались на безопасном расстоянии от дома и пережидали землетрясение, посматривая, сложится ли панельная коробочка или выдержит. Я выглядывал в окно: греки стоят? Стоят. Значит, еще слегка покачивает.
Затем они возвращались в квартиры. Но землетрясения - это ведь такая фигня, сопровождающаяся афтершоками. Т.е. после основной встряски еще бывают небольшие послетрясы. И опять - дыг-дыг-дыг - стучат сабо и сандалии по ступенькам. Спорт такой своеобразный. По грекам можно было безошибочно определять сейсмоактивность в районе "Шухрата".
На меня они смотрели как на сумасшедшего: "А вы не боитесь землетрясений?" "Нет,- отвечаю,- уже вроде привыкли."
Затем в середине 70-х в Греции закончилась диктатура черных полковников, и началась демократизация. Тогда уже и ташкентские греки-политэмигранты потянулись на родину. Их отъезд сопровождался стуком на весь квартал: греки колотили ящики. После почти трех десятилетий жизни в СССР им разрешили вывозить какое-то количество ящиков с имуществом, и они паковали в эти деревянные ящики, в основном, профессиональные швейные машинки,- в Греции цеха пооткрывали.
Греки уехали, и некому стало реагировать на сейсмоактивность.
Или землетрясений стало меньше?