C наступающим праздником!
Аптека Каплана. Проект архитектора Г. М. Сваричевского
Библиотека Навои, 1991 год
Фотография Юрия Корсунцева
Жизнь вопреки обстоятельствам
Грустные звезды
В поисках ласки
Сквозь синюю вечность
Летят до Земли.
Море навстречу им
В детские сказки
На синих ладонях
Несет корабли».
Слова известной песни Муслима Магомаева «Синяя вечность» красной нитью проходят через удивительную и одновременно полную тяжелых испытаний судьбу жительницы Ташкента Ольги Волковой. Ее жизнь и сама сродни бескрайнему синему морю, где сильные штормы сменяет легкий бриз, а спокойная синяя гладь уносит вдаль все тревоги и печали. У нее, чудом избежавшей газовой камеры в годы войны, победившей страшный недуг и посвятившей себя исцелению от него других — свой ответ на вопрос, в чем заключается женское счастье. Для нее самое ценное — радоваться каждый день лучам солнца и улавливать в тишине ночи серенаду звезд, а еще — никогда не сдаваться и верить в лучшее.
В предпраздничную редакционную суету, связанную с подготовкой оперативных материалов, посвященных прекрасной половине человечества, врывается телефонный звонок. Старческий голос в трубке звучит взволнованно: «Мне не нужна слава. Просто долгие годы мечтала рассказать не только о своей судьбе, но и тех, благодаря кому осталась в живых…».
Много раз ходила на интервью, общалась с совершенно разными людьми. Но вот беседую с Ольгой Ивановной Волковой и понимаю: человек жил и ждал… Ждал, возможно, именно тебя. Чтобы, словно на исповеди, вывернуть наизнанку душу, вырвать занозу, мучавшую долгие годы. Ее рассказ — о простых женщинах, живших, впрочем, как и все мы, своими ежедневными хлопотами и радостями. Ставших в одночасье святыми. Когда взялась за материал, ком предательски подступил к горлу. Но в следующий момент беру себя в руки — мой долг поведать всем об этом удивительном человеке, ставшем счастливой вопреки всему.
— Спасибо, что пришли, — пожилая женщина прикладывает платок к глазам. А потом, немного успокоившись, начинает рассказ.
Родилась она в Ташкенте в 1935 году. А потом… потом маленькая Оля заболела костно-суставным туберкулезом — болезнь перешла от мамы, страдавшей самой страшной — открытой — формой недуга и находившейся большую часть времени в больнице. Так девочка, и без того знавшая маму лишь по фотографиям, разлучилась и с еще двумя близкими — отцом и тетей. Ее отправили на длительное лечение в туберкулезный санаторий в Евпаторию. Медперсонал поддерживал практически обездвиженных малышей, лежавших в гипсе, не только лекарствами, но и добрым словом.
— На различные торжества, помню, нас наряжали в красивую одежду и вывозили на каталках в цветущий сад, где росли розы самых разных сортов, — говорит Ольга Ивановна. — Это был праздник. Взрослые же, как ни старались, не могли скрыть слез…
Когда началась война, добровольцами ушли на передовую и молодые сотрудники больницы, помогавшие медсестрам и врачам переносить загипсованных детей на процедуры. И женщины взвалили всю тяжелую работу на свои хрупкие плечи. По нескольку раз в день спускались с малышами на руках в глубокое бомбоубежище, которое вырыли прямо под радовавшим когда-то глаз садом.
Из-за частых вражеских налетов больницу в итоге перевели на Северный Кавказ, в Теберду.
— Мы, совсем малыши, никак не могли понять, — вспоминает Ольга Ивановна, — почему ребята постарше, особенно девочки, так громко плачут по ночам? А когда наши медсестры, нянечки спросили их, оказалось, боятся, что немцы прилетят. Стали их успокаивать: «Что вы! Смотрите, какими высокими горами мы окружены! Они прижмут вражеские самолеты к небу, к самым высоким облакам». Увы, как оказалось позже, плакали не зря. Немцы все же добрались до больницы. Приехали с переносными газовыми камерами. Как умоляли их ухаживавшие за нами женщины пощадить детей, показывали поделки, рисунки, уверяя, насколько мы талантливые. Но приказ — уничтожать всех калек — был для фашистов важнее нашей жизни…
Шестилетняя Оля и ее друг — 12-летний Витька родились в рубашке — спасти от неминуемой гибели их успела приехавшая в больницу тетя Ольги Волковой. Всех остальных, включая самоотверженных нянечек и медсестер, пошедших за своими подопечными в газовую камеру, постигла страшная участь.
Путь домой был долгим и тяжелым — на санках, которые дала Олиной тете одна сердобольная женщина в ауле, она везла больных детей до самого Дагестана. В порту, пока ждали судно, почти всю одежду выменяли на еду. В итоге до Ташкента удалось добраться на грузовом пароходе. То путешествие по Каспийскому морю и сильные штормы она помнит и теперь. По словам Ольги Ивановны, в то время «Правда Востока», в которой уже рассказали об ужасном случае расправы с детьми в больнице, была в каждой семье.
Так сложилось, что ее мать умерла. Пропал без вести и отец, отправившийся добровольцем на фронт в составе узбекской конной дивизии. Его имя так и не увековечили в Книге памяти. Родителей заменили тетя и дядя, воспитывавшие, помимо нее, двоих своих сыновей.
— Как сложилась ваша дальнейшая судьба? — обращаюсь к собеседнице.
Женщина ближе наклоняет ко мне голову, чтобы расслышать вопрос получше. В этот момент ее лицо озаряет улыбка, в глазах появляется блеск — словно и не было горя и потерь, выпавших на долю тяжких испытаний.
— Прекрасно, — отвечает она.
Пройдя все ужасы войны, выкарабкавшись чудом из болезни, девушка решила связать жизнь с медициной. С отличием окончила училище имени Боровского, где была старостой в группе и круглой отличницей. Педагоги прочили блестящее будущее в медвузе, а она после выпуска добровольно поехала в Бухару — в туберкулезный диспансер. На работу в учреждение, находившееся в пяти километрах от города, ходила пешком. Позже работала в военном госпитале в Ташкенте, противотуберкулезном диспансере, а затем и НИИ фтизиатрии и пульмонологии (ныне Республиканский специализированный научно-практический медицинский центр).
Сегодня ей уже ничто не напоминает о былом недуге. Только нога, сросшаяся неправильно после гипса и не прооперированная повторно из-за войны. Молодой Ольга Волкова долго стеснялась неустойчивой походки, боялась, что так и не встретит вторую половинку. Тот единственный, самый дорогой человек появился в ее жизни внезапно, нежно обнял за плечи и сказал: «Какая же ты у меня дурочка! Любовь разве в этом заключается?!». Его звали Георгий Перегонцев, работал механиком на ремонтно-экскаваторном заводе. Он был на 19 лет старше Оли, прошел все ужасы ГУЛАГа, но при этом не утратил оптимизма. Всю жизнь прожили душа в душу. Сегодня Георгия Петровича нет рядом, но память об их чистой и светлой любви продолжает жить в дочке, внучках и маленькой правнучке, находящихся далеко за рубежом.
Родные хотели забрать ее с собой, но та отказалась. Слишком многое связывает с Ташкентом — воспоминания детства, годы учебы и работы, любовь… А еще неподдельно искреннее отношение к ней со стороны окружающих людей. По словам Ольги Волковой, всех нас — представителей разных национальностей, культур и религий — объединяет любовь к нашей Родине. Под голубым небесным куполом царят мир и спокойствие, где уважают стариков и любят детей, где даже незнакомый человек может угостить пиалой горячего чая.
По вечерам, когда меркнут огни родного города и он погружается в легкий сон, Ольга Ивановна мысленно переносится на много лет назад. В десятый, сотый раз перечитывает любимого с детства Лермонтова. Вспоминает, как в школе на пять с плюсом рассказывала наизусть поэму «Мцыри» и думала о тех, кто так и остался в горах Кавказа навеки… Перечитывает «А зори здесь тихие», «Завтра была война» Бориса Васильева. Смотрит на приветливо улыбающегося с потертой фотографии мужа, на себя молодую. И в эти моменты убеждается вновь и вновь — жизнь прекрасна. Вопреки боли потерь. Вопреки обстоятельствам, которые выпадают на долю каждого из нас.
Оксана Кадышева.
Фото из личного архива.
Фото Рашида Галиева.
Опубликовано в газете «Правда Востока» № 46 (29009) от 7 марта 2019 года.
Каналы город наш питают. Часть вторая
Часть первая (начало), и третья (окончание).
Мы продолжаем нашу экскурсию по каналам города. И наш путь – от Северного вокзала по берегам того самого Салара.
Чем же примечателен сей канал? Как я уже рассказывал – он – один из самых древних в нашей столице, и хотя бы поэтому заслуживает особого почтения. Во-вторых – именно вдоль течения этого канала расположены несколько исторических памятников – такие, как Минг-Урюк, Ногай – Курган, Каунчи-тепа и другие. И в третьих – по рассказам моей двоюродной бабушки, в пятидесятых годах прошлого века по части канала в центре Ташкента ходили прогулочные катера.
А, стало быть, он был более широким и глубоким. Это факт является историческим — даже обычные горожане, а не только ученые прошлых лет, утверждали, что тому, кто решался переплыть на противоположный берег реки – канала, приходилось здорово помахать руками. Его глубина на отдельных участках достигала трех метров, и был он более многоводным, нежели его основной конкурент – Бозсу.
В районе же приснопамятной Тезиковки имелось даже несколько небольших островков – любимых прибежищ местных мальчишек, и, бывало, лиц, имевших проблемы с законом.
А еще – если взглянуть на карту города, то мы заметим, что его современное русло в некоторых местах поменяло свое местоположение. Например, около музея «паровозов». В том месте канал имел небольшую глубину, и в нем даже добывали песок.
Смена местоположения русла была вызвана ростом нашего города и произведена заботливыми руками гидротехников.
И еще один примечательный факт – на правом берегу Салара, напротив Старого ТашМИ, находится всем известный парк культуры и отдыха, ныне получившим название «Центральный». Так вот, во время войны именно в этом парке была отрыта землянка, и были оборудованы «боевые позиции», на которых велись съемки кинофильма «Два бойца». Одну из главных ролей в этом фильме сыграл Марк Бернес, прекрасно исполнивший в нем песню «Темная ночь». Так что не каждый водный поток города может похвастаться такими подробностями.
Ныне канал обмелел, и его легко может перейти даже ребенок. В нем долгое время невозможно было поймать даже пескарика. Но совсем недавно, около вокзала, на берегу канала я встретил рыбака, который удачно поймал нескольких небольших судачков, а рядом с тем местом, где он рыбачил, несколько раз пробежали ондатры. Это вам не нутрия, хотя ее мех тоже ценится. Уж откуда они здесь взялись – не знаю, но сей зверек любит именно чистую воду. А это значит, что сбросов стало меньше, и вода в Саларе стала чище.
Единственный минус в том, что «промыть» русло канала не представляется возможным – если пустить приличный напор воды, то она подтопит практически все жилые постройки на его берегах. А так называемый «земснаряд» — дноуглубитель в канал не поставишь из-за предельно малой его глубины. Он попросту работать не сможет. Но, будем надеяться, что гидротехники что-нибудь придумают, экологи, наконец, вообще запретят сбросы в канал, и он будет служить, как и раньше – радовать нас своими чистыми водами…
Практически рядом с заводом «Электроаппарат» протекает достаточно бурный поток, уходящий в сторону международного аэропорта имени Ислама Каримова. Здесь я ни разу не видел рыбаков, только не потому, что в канале нет рыбы. Место для рыбалки тут неудобное – и машин много, и забор местного завода к воде не пропускает.
Имя этого, тоже достаточно немолодого канала – Карасу – Черная вода. Я так и не нашел упоминания причин подобного наименования, но, видимо, было некогда в этом канале нечто темное. Хотя, например, Черное море тоже не везде черное. У берегов Болгарии, в районе города Варна, оно имеет темно-синий цвет. Так что цветовая гамма нашего канала тоже может быть разной.
Этот водный поток также является одним из отводов древнего Бозсу, и орошает на протяжении всего своего течения достаточно большое количество земель – свыше трех тысяч гектаров. До сих пор к некоторым садовым участкам протянуты желоба, воду в которые подают осовремененные, но все-таки древние устройства – чигири. Это колесо, вращаемое потоком воды, и подающее эту же воду на поле или в сад.
В некоторых местах, на берегах канала, местные мальчишки «оборудовали» места для купания, перекрыв поток своеобразными плотинами. Совсем недавно так было и в районе старинного православного кладбища Шортепе, где протекал так называемый Кичкина Карасу – маленький Карасу. Окрестные жители называли это «пляжное место» — Светляк.
Отчего так – не ведаю. Но вода в нем была действительно светлая. Мелковато там было, но, тем не менее, в жаркий день окунуться в стремительный поток – да что говорить, сами знаете – просто наслаждение. Сегодня этот маленький Карасу забран в гидротехнические трубы, а местным любителям купаний пришлось найти другую зону отдыха.
Когда-то, протекая по территориям пригородным, Карасу орошал и фактически охотничьи угодья. Здесь водились утки, фазаны, голуби, зайцы, волки, лисицы, и даже кабаны, бывшие, в свою очередь, лакомым блюдом тигров. Но с расширением территории города дичь поменяла места обитания, и любителям охоты приходится уезжать далеко за город.
Сам канал имеет достаточно небольшую протяженность. Его трасса заканчивается в районе аэропорта, где он сливается с каналом Таларык и дает жизнь другому каналу – Урус. Судя по карте города, Карасу вроде бы исчезает. То есть вообще. Но я думаю, что конечный его участок просто «забрали в трубы», и он все-таки, как и ранее, доходит до Салара, но уже под землей…
Следующий объект нашего пристального внимания – пограничный между двумя районами столицы. Это канал Бурджар, отделяющий Чиланзарский район города от Яккасарайского. Он примечателен тем, что на многих участках протекает буквально в глубоком каньоне – к воде спуститься очень трудно – склоны крутые, того и гляди, кубарем скатишься вниз.
Еще в конце XIX – го, начале XX-го веков на его берегах можно было поохотиться на волков, лисиц, другую полезную, и не очень, живность, особенно водоплавающую. Бывало, поселялись здесь и владыки камышовых зарослей – туранские тигры, на которых местные жители устраивали, самую что ни на есть, загонную охоту. Им требовалось не столько убить, сколько выгнать тигров подальше от города, чтобы не было у них соблазна зайти в жилые кварталы.
Самих тигров давно уже нет, а название – Волчий овраг – так и осталось на карте Ташкента.
За современным Южным вокзалом Бурджар сливается с древним Саларом, давая жизнь еще одному водному потоку – Джун. И хотя новый поток уходит за город, знаменит он не менее, чем те, о которых мы рассказали ранее.
На его берегах неоднократно возникали поселения древних земледельцев и скотоводов. Их стоянки были найдены и обследованы археологами Г.В.Григорьевым, М.Э.Воронцом и другими, еще в конце тридцатых годов прошлого столетия. Джунская культура, как ее назвали, стала как бы разновидностью так называемой каунчинской (о ней я как-нибудь расскажу), и особо не выделялась.
Но, практически рядом с берегами канала, в далеком прошлом возник один из прародителей нашего города. Это городище Шаштепа, (о нем мы уже рассказывали) развалины которого можно посетить совершенно свободно, не пользуясь услугами «гидов от истории». Памятник находится в достаточно плачевном состоянии, и может исчезнуть с лица земли достаточно скоро.
Я надеюсь, что этот выпуск попадет в руки руководства «Узбектуризма», и может быть, над старинным городищем, будет, наконец, возведен стеклянный купол, давно предлагаемый энтузиастами и ценителями «старины глубокой»…
В древней части нашей столицы протекает совсем небольшой, порой незаметный глазу канал, о котором, точнее, о его имени, говорил великий Фирдоуси. Калькауз (иногда — Кейковус), герой одной из поэм знаменитого мастера поэзии, якобы является одним из основателей нашего города, и именно ему также приписывается сооружение ныне действующего, когда – то магистрального, канала.
Сей водоток был создан еще в VI-VII веках, когда он питал водой еще одного предка нашей столицы – город Бинкет. Канал протекал по всей так называемой «старогородской» части Ташкента, и был буквально незаменимым для его территории.
От него отходили практически полсотни арыков, как заполнявших хаузы, так и орошавшие сады местных жителей. Выходит так, что принудительное перекрытие канала со стороны любого врага могло привести к плачевным последствиям, а потому в неспокойные времена, этот водный поток, скорее всего, тщательно охранялся.
Течение его было настолько быстрым, что еще в середине прошлого века считалось – Калькауз в очистке не нуждается, унося все ненужное самостоятельно. К сожалению, когда город стал расширяться, инженеры не прислушались к советам местных жителей, а потому многие арыки, отходившие от канала, попросту пересохли, а само основное русло на многих участках «забрали в трубы».
Правда, рядом с комплексом Хазрати Имам канал течет открыто, а его вода используется для поливки цветников. Он перестал служить поильцем города, но на его берегах, там, где оборудованы набережные, можно прогуляться, помечтать о прекрасном, да и просто полюбоваться протекающими водами древнего потока…
Окончание следует.
Святослав Морской.
Каналы город наш питают. Часть третья, завершающая
Сегодня мы начинаем путешествие от станции метро «Гафура Гуляма», с места, которое среди горожан известно как «Ганга». Для молодых читателей скажу, что в девятиэтажке, что рядом со станцией метро, некогда находился магазин индийских товаров, названный по имени великой индийской реки Ганг. Именно поэтому наш город и приобрел такой вот неофициальный топоним – этноним.
А место здесь историческое – рядом находится жилой массив с еще более древним, и достаточно свирепым названием – Джангох – (транскрипция — Жангоб). Почему свирепое? Да потому, что в 1784 году именно здесь, на берегах протекавшего рядом канала произошла битва войск сын хокима даха Шейхантаур — Юнуса – ходжи со «сборной командой» из остальных трех жилых районов города, в которой и решился вопрос – кому именно управлять Ташкентом. В итоге — главой города стал именно Юнус-ходжа.
А канал так и стали называть – место битвы. Протекал он с северо-востока на юго-запад, неся свои воды по центру Старого города и разделяя его на две не очень равные половины. Его вода расходилась по многочисленным махаллинским садам города, наполняла хаузы и арыки. Сам он брал свое начало от основного городского канала – Бозсу – прародителя многих водостоков Ташкента.
Сегодня наиболее известные места, по которым можно примерно определить часть его течения – это парк имени Абдуллы Кадыри, древний старогородской базар Чорсу, он же Эски – Джува (Старая башня), и одноименная с базаром станция метро. Сегодня только специалистам известно точное его направление, так как сей канал на всем своем протяжении ныне протекает по гидротехническим трубам.
Впрочем, не он один — его сосед – канал Лабзак, также отходивший от главного канала столицы, тоже отсутствует на карте Ташкента. А ведь когда-то он тоже представлял собой еще один водный поток, отходивший от основного русла Бозсу и орошавший земли Даха Шейхантаур. О нем сегодня напоминает лишь старинный топоним и одноименная улица, некогда называвшаяся Полиграфической…
От «Ганги» мы направляемся на север Ташкента, благо, улица Себзар прямая, как стрела из махалли Укчи. Здесь находится еще один объект нашего пристального внимания. На перекрестке мы выезжаем влево, на улицу Нурафшон, а затем поворачиваем направо, на узенькую улочку, которая и выведет нас к каналу Кечкурук. Здесь он отходит от канала Калькауз, и именно в этом месте мы можем насладиться всей мощью этого вроде бы небольшого потока.
Я попросил перевести мне этот гидроним, и получил нечто удивительное – оригинальное название Qichqiriq или Қичқириқ переводится как «крик, вопль». Вот уж даже не знаю, какую версию вам предложить. В общем, пусть каждый сам придумает свою, интересную, версию…
В этой точке города его течение образует настоящий водопад, рядом с которым находится ресторан – Шаршара, названный так именно из-за местной достопримечательности.
Во времена древности глубокой старинный канал Калькауз заходил в город несколько восточнее ворот Тахтапуль (вот уж место – слияние нескольких древних топонимов), а Кечкурук протекал на этом участке фактически под городской стеной, а затем, уже за ней, буквально падал в глубокую лощину, образуя тот самый водопад.
Правда, в «ванную», куда попадал грохочущий поток, были уложены огромные камни. Вероятно, для того, чтобы не допустить еще большего размыва дна и не вызвать тем самым обрушения участка оборонительной стены.
Сегодня в «Шаршаре» можно не только вкусно покушать и хорошо отдохнуть, но и, особенно летом, в палящую жару, можно насладиться природным эффектом «радуги», возникающим от мелких брызг водопада, и прохладой на красивой террасе, сооруженной на берегу древнего «поителя» этого участка нашей столицы.
Примечателен тот факт, что Кечкурук «уходит» на северо-запад города, обводняя земли, которые некогда входили лишь в городскую округу, представляя собой сельскохозяйственные угодья – пригородные сады, бахчи и поля жителей города и расположенных неподалеку кишлаков.
Ныне это жилые массивы, получившие свое название от настоящего природного потока, попадающего в город со стороны Дендропарка. Это речушка, канал, водный поток – как ни назови – все равно – черный камыш – Каракамыш. Видимо, назван был так из-за обилия этой растительности вдоль своих берегов.
На входе в город он протекал в глубоком каньоне, часть которого еще в прошлом веке была выровнена с помощью тех самых гидротехнических труб. Сегодня также сохранились участки его берегов, где к воде попросту не спуститься – круто очень.
Приезжая иногда по служебным делам в район завода «Зенит», бывает, замечаю местных рыбаков, уютно устроившихся в тени деревьев. Это вдоль современной улицы Юкори Каракамыш. Странно, раньше казалось, что здесь не должно быть рыбы. Подошел, спросил, и показали мне не только пескариков на корм кошкам, но и маринку. А уж она – то любит чистую воду.
Но дальше с этим каналом происходит тоже, что и с другими. Люди не берегут, что имеют, а потому вода со стихийных автомоек сбрасывается обратно, баклажки летят в воду сотнями, так что можно наблюдать целые острова из пластика…
Немногим известно, что Каракамыш дает начало еще одному водному потоку. Это малоизвестный в городе канал Дамарык. Еще его называют Дамаши. Он образуется от слияния Каракамыша и Кечкурука. Таким образом, небольшой по своей протяженности Кечкурук связывает несколько удаленный Каракамыш с бозсуйской водной системой.
Часть вод Каракамыша уходит под землю, и его нижнее течение можно наблюдать много дальше – уже за парком «Оймомо», откуда он и уходит за город, к Нижнему Бозсу.
А Дамарык продолжает свой неспешный путь, и, путешествуя вдоль его берегов, можно увидеть и мирно сидящих рыбаков, и любителей искупаться, и даже удивительную картину – тополь, растущий прямо посредине водного потока. Каким образом он там оказался – тайна сия великая есть. Скорее всего, каналу поменяли направление течения (а, может быть, он решил отнять часть лавров у Амударьи, недаром ее второе имя – Джейхун – бешеная, и решил сам найти новый путь) – кто знает…
Здесь, на крутых берегах канала пока еще сохранились действительно плакучие ивы, высокие тополя, красивые чинары, в кронах которых нашли себе укрытие не только простые воробьи и сороки. Здесь можно увидеть скворца, не совсем обычного для наших мест, рыбоядного зимородка, и, поговаривают, где-то рядом можно «лицезреть» и диких перепелов.
К сожалению, и здесь есть места, могущие и должные привлечь внимание, как экологов, так и других, самых разных заинтересованных в природной чистоте, ведомств.
Уважаемые читатели! Хотя бы ВЫ – не губите наши каналы, подумайте о будущем!!!
Мы разворачиваемся и направляемся в ташкентские «Черемушки». Именно так неофициально назывался массив Чиланзар. Есть здесь канал – загадка, которую попытался разгадать известный ташкентский блоггер Александр Райков a.k.a. ‘Carpodacus’.
Я заранее говорю, что не совсем согласен с ним, и имею свою точку зрения по поводу еще одного источника живительной влаги, но все — таки должен признать – его исследовательское путешествие заслуживает огромного внимания и глубочайшего уважения.
Все дело в том самом канале, по имени которого названы и улицы, и проезды, и даже целый жилой массив с махаллинской застройкой. Это канал Изза (в переводе – низина). Именно из-за него у меня возникли разногласия, разночтения, заочный спор, если хотите, с талантливым автором и «въедливым» и внимательным «ташкентоходом».
Он, канал, действительно является правым отводом того самого малого Анхора, который доходит аж до поселка «Солнечный», где находится рынок канцтоваров. Проследить дальше – у меня карты «не хватает».
Александр считает, что канал Изза, в отличие от моей версии (о ней ниже), строго привязанной к электронной карте города, уходит в виде небольшого арыка в сторону улицы Катта Каъни, пересекая каким-то образом, вероятно, под землей, жилой массив Ал-Хорезми-2, выходя на поверхность на улице Курилиш. А отсюда, по его мнению, Изза направляется за кольцевую автодорогу.
Для установления истины Александру пришлось совершить целый пеший поход, буквально «просканировав» очень большую территорию, и ведя фотолетопись своих похождений. То есть, он сделал то, на что не отважится никто другой — коллекционер открыток или экскурсовод…
Но, смею возразить:
Первое: по историческим данным, на берегах именно этого канала находилось древнее поселение Канглы-курган, оно же Фазыл – курган, именем которого названа улица, проходящая мимо моего родного 14-го квартала Чиланзара – улица Фазылтепа. Этот самый холм существует и поныне, находясь неподалеку от конечной автостанции автобусов за номерами 2, 8 и других.
Второе – уже моя, личная версия. Она, как я уже говорил, привязана к моей любимой, именно электронной карте столицы.
Итак, после подхода к современной улице Аль — Хорезми канал Изза уходит под землю, в трубы, и делится там на три части. Одна часть уходит влево, и попадает на Домбрабадское православное кладбище, где и заканчивает свой путь, разливаясь на небольшие арыки.
Вторая часть, ненадолго «выныривая» из трубы на поверхность, проходит вдоль улицы Хакимхон, затем, опять же под землей, следует до автостанции, ранее именовавшейся «Подмосковной», где и «делится» своим именем с вышеупомянутыми улицами и жилым массивом.
Третья же часть, в свою очередь, также «ныряет» в трубы, затем появляется на поверхности у начала улицы Катта Хирмонтепа, и протекает вдоль нее до своего пересечения с улицей Лутфи.
Здесь практически круглый год можно наблюдать живописную картину под названием «Автомойка» — стихийные «автомойщики» вымоют до блеска вашего «железного коня» за достаточно сходное вознаграждение.
А затем, также, как и многие другие водотоки города, вновь попадает в подземную трубу, где и соединяется со своей второй частью, выходя на поверхность именно в месте расположения вышеупомянутого древнего поселения, и вскоре впадает в Нижнее Бозсу чуть ниже торгового комплекса «Урикзор»…
Так или нет, пусть нас с Александром рассудят специалисты — гидрологи. Истина в другом – каналы, древние и современные, действительно питают наш город не только водой. Они дарят нам прохладу в летние дни, наполняют городские озера – водохранилища, и, конечно же, являются особыми, каждый по своему, достопримечательностями седого и вечно молодого Шаша.
P.S. Вдоль улицы Ширин, там, где колледж дизайна, есть еще один, не особо широкий арык. И он тоже направляется в сторону автостанции. Может быть, это еще один отвод канала – загадки? Кто из читателей ответит?
Святослав Морской
Девочки, с праздником!
Фотозоны праздничные в метро
Музей искусств, 1957 год
Чтобы молодежь знала и гордилась: в Ташкенте запустили проект «Победители»
На сегодняшний день в столице Узбекистана живут 143 участника Великой Отечественной войны.
В Яшнабадском районе Ташкента запустили проект «Победители», цель которого — показать жителям столицы, что в их махаллях живут участники Великой Отечественной войны. Акция началась с махалли «Тойтепа», где появилась фотография ветерана Георгия Любимова, сообщает корреспондент Sputnik Узбекистан.
Георгий Федорович Любимов родился в 1926 году в Саратове. Спустя три года его семья переехала в Узбекистан. С 1944 года служил на Тихоокеанском Военно-морском флоте. Воевал радистом радиостанции на Дальнем Востоке. Окончил школу связи, был начальником радиостанции. За участие в ВОВ имеет орден Отечественной войны, медаль «За победу над Японией» и другие медали, награды.
Георгий Любимов — участник Великой Отечественной войны
«В махалли приходит очень много людей разных возрастов, особенно много молодежи. Первым делом они будут видеть, что в их махалле живет ветеран. Наверное, задумаются. Цель наша именно в этом и состоит — чтобы они задумались, прочитали, гордились. Это тоже один из элементов воспитания молодого поколения: чтобы не забывали наши корни, великую Победу», — отметил Фуркат Махмудходжаев, председатель городского фонда «Махалля», разработавшего проект.
Георгий Любимов — участник Великой Отечественной войны
Махмудходжаев рассказал, что на сегодняшний день в Ташкенте живут 143 участника Великой Отечественной войны, и выразил надежду, что примеру «Тойтепа» последуют другие махалли, а также предприятия и организации, где работали участники ВОВ.
© SPUTNIK / РАМИЗ БАХТИЯРОВ
По словам Махмудходжаев, проект «Победители» поможет восполнить пробел в знаниях узбекской молодежи относительно событий тех лет, рассказать им о судьбах истинных героев.
«Это история махалли, города, страны, мира. Поэтому приобщать молодежь нужно именно с махалли»,
Со временем планируется начать собирать информацию и о тех, кого уже нет в живых. Это будет иметь огромное значение для воспитания молодых, считает Махмудходжаев.
Беспосадочный перелёт из Нью Йорка
Как фотография завоевывала Туркестан
«Портрет мгновения»…То, что он возможен и что в силах человека – остановить и запечатлеть для потомков самое неуловимое и быстротечное на свете – время, стало ясно ровно сто восемьдесят лет назад, когда первое изображение, добытое при помощи фотографического аппарата, буквально потрясло мировую общественность.
История фотографии, как принято считать, начинается с 1839 года. Именно в этом году в Парижской академии было заслушано сообщение Луи Жака Дагера о его удивительном открытии, получившем вскоре признание во всем мире.
И уже вскоре после своего изобретения «чудо» фотоаппарата стало известно и в Туркестанском крае. Впервые фотография была использована здесь в середине позапрошлого века снаряженной в Среднюю Азию экспедицией под руководством П.П. Семенова.
Много исторических сведений о распространении фотографии в Средней Азии можно почерпнуть из «Туркестанского альбома». Составленный по распоряжению Туркестанского генерал-губернатора генерал-адъютанта К.П. фон Кауфмана и изданный в 1874 году, он содержит огромную коллекцию фотоснимков,в том числе ташкентского фотографа Н.Н. Нехорошева. «Туркестанский альбом» явился результатом большой многолетней работы, которая проводилась под руководством одного из исследователей Средней Азии ученого А.Л. Куна. В нем представлены снимки, на которых запечатлены архитектурные памятники крупных городов края; включает они этнографическую часть, знакомящую с занятиями местного населения, портретными типами, жанровыми сценами.
Особое внимание привлекают фотоэпизоды, посвященные обучению детей в старых школах Туркестана. На одном из них («Урок письма») запечатлены двое учеников во время занятия. Интересны снимки «Первый урок», «На занятии». Темой других фотографий стала деятельность людей труда – «Выплавка чугуна», «Лошадиная подкова», «Кузнечное дело».
«Туркестанский альбом» демонстрировался на Международной географической выставке в Париже и был удостоен бронзовой медали. Собранные в альбоме фотоснимки и приложенные к ним сведения – неоценимое подспорье в изучении прошлого нашей страны и Средней Азии в целом.
В 1899 году газета «Туркестанские ведомости» напечатала небезынтересный материал, связанный с историей развития фотографии в нашем крае. В нем рассказывалось об открытии в Ташкенте большой фотовыставки. В ее богатейшей экспозиции были представлены лучшие работы членов городского общества фотолюбителей. В двенадцати разделах было собрано четыре тысячи фотографий. «Эти фото¬снимки, – писала газета, – рассказывают о прошлом и настоящем края…».
Поначалу представителей коренного населения среди туркестанских фотографов практически не было. В свете традиционного исламского запрета на изображение одушевленных объектов фотопортретирование на первых порах казалось неслыханным и аморальным. Но вот в 1891 году в двенадцати номерах «Туркестон вилоятининг газети» была опубликована на узбекском языке арабским шрифтом пространная «Автобиография кокандского поэта Закирджана Фурката». Этот известный узбекский поэт живо интересовался разными европейскими новшествами.

Современный исследователь-краевед Б.А. Голендер в своей статье «Золотой век узбекской фотографии» приводит рассказ Фурката о том, как тот, находясь в Ташкенте, побывал в гостях у фотографа Д.В. Назарова:
«Однажды я зашел в фотографию Назарова и увидел там много развешанных на стенах портретов миловидных мальчиков и красивых девочек, до такой степени хорошо сделанных, что можно позавидовать. Художник Назаров показал мне аппараты и объяснил свойства составов и бумаги, употребляемых в фотографии. Чтобы показать мне примерную съемку портретов, он снял при мне портрет с одного человека: сначала он в темной комнате облил особым составом стеклянную пластинку и, высушив ее, осторожно, защищая от света, вставил в глухую закрытую рамку, потому что, если луч света коснется стекла, то состав этот потеряет свою силу.
На треножнике была установлена особая машина со стеклами. Человек, с которого снимается портрет, садится на стул в пяти-шести аршинах от этой машины, и, когда крышка будет отнята от машины, то на особом стекле на задней стороне машины получается обратное изображение этого человека, даже цвет одежды и узоры бывают видны. Я изумился, увидев такое. Это делается для того, чтобы вернее определить расстояние, на котором должен находиться человек от машины, когда снимается портрет с него. Когда человек будет усажен как должно, фотограф вынимает из машины заднее стекло и, закрыв машину спереди крышкой, вставляет с задней стороны ее упомянутое выше стекло, облитое особым составом. Затем фотограф снимает с машины крышку, и тотчас лучи света от сидящего перед машиной человека через открытую машину падают на вставленное стекло, и на нем получается изображение человека. На это требуется две-три секунды. Закрыв снова машину, фотограф осторожно вынимает то стекло из машины и, прикрыв его сукном, уносит в темную комнату и там обливает особым составом, чтобы задержать на стекле изображение человека, а потом уже выносит это стекло на свет и показывает тому человеку, с которого снимают портрет.
Затем под это стекло подкладывается бумага, намазанная особым составом, укрепляется в рамке и ставится на свет. По прошествии пятидесяти минут изображение, находящееся на стекле, отпечатывается на бумаге, бумага вынимается из рамки, а под стекло кладется другая, и так далее, сколько нужно приготовить портретов. Замоченную бумагу с изображением просушивают, наклеивают на картон и выпрямляют на стальной машине. Где нужно подправить изображение, помощник фотографа делает это при помощи тонких кисточек и черной туши. За двенадцать маленьких портретов берут шесть рублей или даже четыре рубля. В настоящее время и некоторые мусульмане снимают с себя такие портреты. Фотограф рассказал мне, что теперь при помощи фотографической машины делают изображение звезд, находящихся на небе, а также быстро бегущих лошадей». (Перевод Н.П. Остроумова.)
Так выглядело первое на узбекском языке толковое объяснение сущности фотопроцесса. Публикация сразу привлекла внимание мусульманского населения к искусству фотографии. Ортодоксы убедились, что фотография – это совсем не живопись, и поэтому она не подпадает под шариатский запрет изображать живые существа.
После этого в Туркестане стали возможны профессиональные фотомастерские, которые открывали и в которых работали мусульмане…
Первая передвижная фотовыставка в Ташкенте состоялась в городском парке. В экспозиции этой выставки были представлены работы многих местных фотографов.
– Всеобщее внимание на выставке привлекли к себе работы признанных мастеров С.Ф. Никоэльяна и Д.В. Назарова, – вспоминает один из первых узбекских фотографов-профессионалов Н. Агзамов. – Мастерство их постепенно совершенствовалось, лучшие из их работ были посланы на международные выставки.
Интересно и то, что Ташкентская передвижная выставка экспонировалась в Париже, где в 1900 году была организована международная фотовыставка.
В Ташкент фотографии-«гастролеры» вернулись через два года.
Побывали на Парижской выставке и наиболее искусные фотографы из членов географического общества и участников археологических экспедиций. Большой интерес вызвали здесь работы Л.С. Барщевского, путешественника, изъездившего вдоль и поперек всю Среднюю Азию, и ученого В.И. Липского, который приехал в Среднюю Азию в 1898 году для изучения ее ледников. Экспедиции ученого удалось сделать много фотоснимков, имеющих историческую ценность. С краеведом Л.С. Барщевским, таким же страстным фотографом, В.И. Липский сблизился, когда его экспедиция работала в Самарканде. В содружестве ими было сделано немало снимков в самых труднопроходимых местах предгорных районов края. Эти редкие фотоматериалы сохранились в отдельном аль¬боме.
Большую ценность представляют собой и фотографии, сделанные на леднике, расположенном на южном склоне Гиссарского хребта. Ныне этот ледник носит имя Барщевского.
Экспедиция, организованная Российской Академией наук, также занималась изучением культуры народов Средней Азии. Собирание подобных коллекций и их фотографирование было доверено краеведу и художнику С. Дездину, который с честью выполнил возложенную на него задачу. Его снимки, сделанные с большим мастерством, воспроизводят характерные черты Туркестана того времени. Работы Дездина «Горная артиллерия», «Возведение опорных пунктов» можно назвать своеобразными произведениями этнографического искусства.
Именно благодаря усилиям Дездина, других членов научных обществ, участников этнографических экспедиций, Ташкентское общество фотографов- любителей смогло значительно расширить свою деятельность. Редкие фотоматериалы, дошедшие до нас благодаря этим энтузиастам, стали достойным вкладом в развитие искусства фотографии.
И поныне является примером для фотографов нашей республики деятельность признанного мастера фотографии Макса Захаровича Пенсона, наследие которого насчитывает огромное количество ценных фотоснимков. Его известные работы «Радиолюбители», «Старый дехканин», относящиеся к двадцатым годам, получили признание на первой выставке фотографов-любителей Узбекистана – она была открыта в Ташкенте в 1927 году.
Позже было организовано еще несколько таких выставок, посвященных значительным событиям и историческим датам.
Фотодокументы, редкие фотоматериалы, в которых нашла отражение жизнь старого Туркестана, сегодня бережно сохраняются в Центральном государственном архиве и других хранилищах нашей республики. Ведь это – важные первоисточники не только в изучении развития фотографии в Средней Азии, но и в исследовании прошлого,природы и этнографии нашего края.
Т. Солиходжаев. Отсюда.
Замазали память о помощи Беларуси
Nailya Umurzakova:
На 24 квартале Чиланзара обaлдуи замазали мозаику в виде лица женщины, созданную белорусскими строителями в память о внесенном ими вкладе в восстановление города после разрушительного землетрясения 1966 года.
Фотографии Фатимы Абдурахмановой, опубликованы в группе Мозаики Узбекистана
Масленица в парке Тельмана 9 марта 2019 года
Александр Левковский: Куда катится великий и могучий русский язык?
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»
Приземлившись в аэропорту Шереметьево после многолетнего (шутка ли — тридцать лет!) отсутствия, я перевёл дух, огляделся и приготовился впитывать забытые российские впечатления.
И первое впечатление было — вокруг меня бушевал русский язык! На нём говорили, им перекликались, на нём таксисты зазывали пассажиров, он взывал ко мне со страниц газет в киосках аэропорта… Глазом, ухом — и, казалось мне, даже кончиками пальцев — я видел, слышал, почти материально ощущал русскую речь, которая за тридцать лет жизни в Америке была не то чтобы забыта, но как-то оттеснена на второй план вездесущим английским языком.
Я забрался в маршрутное такси, предвкушая встречу со столицей. Пёстрая публика в машине громко переговаривалась, и я приготовился получать наслаждение, слушая звучание русской речи — полупотерянной мною чистой русской речи, которую так заслуженно превозносил Иван Сергеевич Тургенев.
В моих скитаниях по белу свету я часто слышал похвалу русскому языку. «Какой у вас певучий (нежный… интеллигентный… мягкий…) язык!» — часто говорили мне те, кто слышал, как я разговаривал с женой или дочерью. Мне говорили это и в Америке, и в Европе, и в Израиле.
И я с гордостью соглашался.
И вот я сижу в московской маршрутке и слушаю великий, могучий, правдивый и свободный русский язык, льющийся из уст москвичей. И вот что я слышу:
— Был я вчера на брифинге и саммите в офисе нашего холдинга. Все спикеры были невыносимо скучными.
— Если бы босс заставил спичрайтеров поработать над спичами, то они не были бы скучными, о’кей? Так о чём они болтали?
— Да всё о том же: инвестиции, ваучеры, маркетинг, лизинг, ретейл, оффшоры, прайс-листы… Надоело!
— Эммочка, представляешь — захожу я в наш супермаркет, а там новый департмент — дели! Гляжу, а на витрине прекрасный фастфуд: хот-доги, гамбургеры, чизбургеры, йогурт, кока-кола, спрайт, барбекю, попкорн… Всё, что надо для приятного ланча.
— Эдик, ты всё ещё бодибилдер или переключился на сноуборд?
— Ноу, я занялся пауэрлифтингом. Мне тренер советовал пойти заодно в секцию рестлинга, но там компетишн страшный…
— Нечего, ну нечего смотреть по ТВ! Никаких волнующих шоу — ну никаких! Ни одного блокбастера, ни единого триллера, ни одного приличного вестерна! Только идиотские видеоклипы да древние мюзиклы. Хоть бы какой-нибудь хит-парад показали, что ли!
— У моей тёщи на кухне — мечта повара! Кулер, фризер, миксер, тостер, блендер — всё японское или корейское… И такая леди стала — сама не убирает, нанимает клининговую компанию…
Тут разгневанный российский читатель — из тех, что млеют при звуках английской речи, — прервёт меня и вскричит: «Автор, вы слишком сгустили краски!!»
Согласен — сгустил! Но не слишком. Всю эту англо-русскоязычную белиберду я либо слышал с изумлением в салонах «интеллигенции» Москвы и Санкт-Петербурга, либо с отвращением читал на страницах российских газет и журналов — даже на страницах тех журналов, что задают тон российской культурной жизни.
«Автор! — воскликнет саркастически тот же читатель, — вы, я вижу, ненавидите английский! И это после тридцати лет пребывания в Штатах?! Вы, по-видимому, так и не смогли его одолеть!»
О, нет! Английским я владею в той же степени, что и русским. И люблю я его не менее русского. Английский — изумительный язык во всех отношениях. Но надо твёрдо помнить — английский язык не лучше русского! Я глубоко убеждён — русский язык настолько богат, литературно развит, тонок и своеобразен, что нет никакой необходимости перегружать его чужеродными словами, — даже если эти слова заимствованы из не менее своеобразного и литературно развитого английского языка.
Давайте прислушаемся к Владимиру Набокову — писателю, творившему с одинаковым искусством на английском и на русском. Вот что он писал в 1965-м году:
«Телодвижения, ужимки, ландшафты, томление деревьев, запахи, дожди, тающие и переливчатые оттенки природы, всё нежно-человеческое (как ни странно!), а также всё мужицкое, грубое, сочно-похабное выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски…»
«… выходит по-русски не хуже, если не лучше, чем по-английски…» Эти слова не мешало бы запомнить российским «интеллектуалам», буквально балдеющим от звуков английского языка и поминутно вставляющим английские слова в русскую речь — где надо и, чаще, где не надо.
Разумеется, есть глубокие объективные причины всемирного распространения английского языка; и в наш век — век телевидения, мобильных телефонов и Интернета — знание английского как средства международного общения необходимо. Но это не значит, что мы должны бездумно калечить русский язык, засоряя его англицизмами.
Не надо забывать, что эти два великих языка — английский и русский — очень различны. Они разнятся, в частности, по уровню грамматической сложности (английский намного проще русского: достаточно вспомнить, что в английском нет родов и падежей, и любое прилагательное, например, «green», совершенно не меняется, в то время как русское прилагательное «зелёный» имеет 24 (!) видоизменения); и отличаются они по звучанию (английский звучит грубее русского: русский во многом построен на мягких, так называемых «йотированных», гласных — «я», «ю», «е», «ё» (типичным, в этом смысле, является слово «песня»); а в английском на каждом шагу — жёстко звучащие «ы» и «э»; к примеру, слово «necessity» звучит так — «нэ-сэ-сы-ты»).
Для меня несомненно, что безответственное и повальное внедрение английского искажает тончайшую сложную структуру русского языка и огрубляет его!
(Кстати, стоит вспомнить, что в 1950-е годы, в разгар борьбы с так называемым «засильем иностранщины» в советской культуре, была издана негласная всесоюзная директива заменять, где только возможно, иностранные слова русскими. Конечно, эта «борьба с засильем иностранщины» была во многом и уродливой, и смехотворной: провозглашалось, например, что чуть ли не все научные открытия на свете были сделаны в России, и что всё советское — лучше иностранного (по стране ходили анекдоты типа «Наши советские балерины — самые худые» и «Наши советские карлики — самые низкие»), но вот что удивительно — многие принудительные замены иностранных слов на русские удачно привились. К примеру, в футболе испокон веков употреблялись такие английские термины, как «голкипер», «форвард», «бек», «хавбек», «корнер», «аут», «оффсайт», «пенальти». Все эти термины были заменены на «вратарь», «нападающий», «защитник», «полузащитник», «угловой», «боковой», «вне игры», «штрафной», — и применяются до сих пор.)
Надо заметить, что есть страны, где забота о чистоте родного языка поднята на государственный уровень. К примеру, в Израиле существует национальная академия, стоящая на страже чистоты языка и издающая рекомендации по внедрению новых слов в древнееврейский язык иврит. Там строго следят, чтобы язык, на котором тысячелетия назад была написана великая Библия, не был загрязнён англоязычными вкраплениями. И это в стране, где практически каждый, в той или иной степени, владеет английским! Конечно, такие истинно международные слова, как «телефон», «радио», «телевидение», были перенесены без изменений в иврит, но вот, например, английское слово «компьютер» превратилось, по рекомендации академии, в «мехошев» и отлично привилось в израильском обществе.
И такие примеры далеко не единичны.
Но если язык, на котором были написаны пять книг Ветхого Завета, окружён таким вниманием, то почему же язык, на котором были созданы великие «Борис Годунов», «Война и Мир», «Братья Карамазовы» и «Архипелаг ГУЛАГ», не заслуживает такой же заботы?
Ошибутся те, кто решат, что я призываю к тотальному (или почти тотальному) исключению английских слов из русского языка. Отнюдь нет! Без английских слов не обойтись, — но только если их употребление — устное и печатное — будет ограниченным, разумным и абсолютно необходимым. Об этом должен помнить каждый писатель, каждый журналист, каждый оратор и каждый редактор.
Ошибутся и те, кто провозгласят беззаботно: автор, мол, паникёр; ничего плохого не может случиться с таким мощным языком, как русский! Увы, история полна примеров увядания некогда влиятельных и могучих языков под напором незваных пришельцев.
К примеру, в древней Иудее, ко времени гибели Иисуса Христа, высокоразвитый иврит был почти вытеснен арамейским и греческим. Перелистайте страницы «Мастера и Маргариты» — Христос говорит с Понтием Пилатом по-арамейски, по-гречески и по-латыни, — но не на родном иврите.
Мне довелось однажды лететь из Москвы в Лондон на самолёте, где моей соседкой в салоне оказалась ирландская монахиня, возвращавшаяся на родину после посещения российских монастырей (я упоминал этот эпизод в рассказе «Мост Ватерлоо»). Я спросил её о судьбе гэльского языка, на котором некогда говорила вся Ирландия. Увы, сказала со вздохом монахиня, на этом древнейшем языке говорят сейчас всего лишь пятьдесят-шестьдесят тысяч ирландцев, а остальные четыре миллиона семьсот тысяч жителей страны общаются исключительно на английском, который полностью и, видимо, невозвратимо вытеснил гэльский…
А взгляните на судьбу белорусского языка! Ведь он почти погиб под напором русского. А ведь белорусский был некогда весьма влиятельным языком: к примеру, первым в Европе сводом законов на национальном языке стал Статут Великого Княжества Литовского, написанный в 16-м веке на старобелорусском языке. Статут открывается такими словами: «Кто требует, чтобы властвовал закон, бесспорно требует, чтобы властвовали Бог и разум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привносит туда животное начало». Вот таким некогда был ныне увядающий белорусский язык!
Преступно допустить, чтобы подобное увядание случилось и с великим и могучим русским языком.
* * *
И в заключение я хочу процитировать сказку Феликса Кривина «Иностранное слово», где описанная выше проблема облечена в замечательную художественную форму. Было бы прекрасно, если б английские слова вливались в русский язык согласно этой сказке!
В словарь русского языка прибыло Иностранное Слово.
Наш язык всегда поддерживал дружеские отношения с другими языками, поэтому Иностранное Слово встретили очень любезно и, поскольку оно оказалось Существительным, предложили ему на выбор любое склонение.
— Только сначала нужно выяснить, какого вы рода, — объяснили ему.
— Пардон, — сказало Иностранное Слово. — Я изъездило столько стран, что давно позабыло свой род.
— Но как же вы тогда будете склоняться? — стали в тупик все Параграфы.
— Склоняться? Перед кем склоняться?
— Ни перед кем. У нас это обычное правило вежливости. Существительные склоняются в знак уважения к другим словам, с которыми они встречаются в тексте, а также в знак признания Единых Правил Грамматики.
— Мерси, — сказало Иностранное Слово, — я хоть и безродно, но не привыкло склоняться. Это не в моих правилах.
— В таком случае вы не сможете принять наше гражданство, — предупредил Иностранное Слово строгий Параграф. — Придётся вам быть лицом без гражданства.
— О’кэй! — обрадовалось Иностранное Слово. — Для меня это самое лучшее. Я презираю любое гражданство, поскольку оно ограничивает свободу Слова.
Так Иностранное Слово поселилось в нашем языке в качестве несклоняемого.
Но не может слово жить в тексте без общения с другими словами. Иностранному Слову захотелось поближе познакомиться с глаголами, прилагательными, частицами. И узнав их, Иностранное Слово очень быстро убедилось, какие это простые, отзывчивые, культурные слова.
Ради него спрягались глаголы, с ним согласовались местоимения, ему служили предлоги и другие служебные слова. Это было так приятно, что Иностранному Слову захотелось склоняться перед ними.
Постепенно оно переняло культуру нашей речи.
В русском языке Иностранное Слово нашло свой род и оценило его по-настоящему. Здесь оно обрело родину, как и другие иностранные слова — Прогресс, Гуманность, Космос, — которые давно уже стали в русском языке полноправными гражданами.
Такими же полноправными, как наши родные слова — Наука, Мечта, Справедливость.
973 грамма спирта для просушки
Игорь ЦЕСАРСКИЙ
Из цикла «Привал на обочине». Эпизод тридцать седьмой.
Есть у меня в Штатах друг, который не вдруг. В ташкентскую пору нас не сподобило встретиться, хотя под самый конец ее жили мы друг от друга примерно в километре, а то и меньше. Город-то не маленький, миллиона два душ, но пересечься, учитывая близость, да простит меня читатель за канцеляризм, наших сфер деятельности, могли не единожды.
Вышло, в общем, так, что познакомились мы с Борисом Юсуповым в самой что ни на есть средне-западной Америке. Я приехал из пункта А (Милуоки) в пункт (Б) Цинциннати, дабы осчастливить город холмов и Procter & Gamble «Русским акцентом», первым моим газетным изданием в свободном мире.
Нам хватило одного телефонного разговора до и одной встречи после, чтобы услышать друг друга и надолго задружиться.
Богатая самыми удивительными историями жизнь ташкентского фоторепортера Бориса Юсупова известна мне в разных подробностях — грустных и веселых, отчаянно смелых и довольно нелепых, чудных и сказочно неправдоподобных, а на самом деле абсолютно реальных, благодаря особенностям тогдашнего советского и уже более чем 20-летнего американского бытия.
И вот некоторыми из этих рассказов я решил разбавить свои собственные эпизоды, в коих я сам уже с трудом обнаруживаю что-то от лукавого. (Буквально никаких выдумок ради красного словца).
Главное, что разрешение на это у меня имеется в том самом кармане, из которого я обычно достаю аккуратное коричневое портмоне с удостоверением личности, водительскими правами, кредитками и какой-то наличностью. Правда, в отличие от В.В. Маяковского не из широких штанин.
Но я, кажется, безумно затянул прелюдию, так что пора и к делу перейти.
Итак, было то (было!) в один из лихих перестроечных годов, когда какому-то, по словам Юсупова, барану из Центра пришло в голову провести представительную партийную конференцию в Каракалпакии.
Для тех, кто родился в более позднее время, надобно уточнить, что партия была в то время одна и называлась она коммунистической, а Каракалпакия являлась автономной республикой в составе Узбекистана (тут-таки ничего не поменялось).
– Ты, конечно, помнишь, – поднимает Борис указательный перст, – что Горбачев объявил сухой закон. Пили чай: белый – водка, черный – коньяк.
Ну как не помнить такое? Наливали в заварочные чайники с трудом добытые напитки и разливали под видом чая по пиалкам. Отпивали когда чинно, когда залпом, но не занюхивали при этом рукавом. Все-таки культура у нас, азиатов, была повыше, нежели в местах обитания «алкашей ординарных».
– Там, – продолжал Борис, – накануне заменили всех рашидовских родственников. Короче, навели порядок. И надобно было продемонстрировать, что ситуация под контролем и авторитет новому начальству добавить. А что для этого нужно? Провести конференцию с участием московских шишек и панораму сделать.
Значит, получаю от начальства команду снять панораму со всем президиумом и важными гостями. Задача вам, Юсупов, говорят, такая – летите прямо сегодня в Нукус и подготавливайтесь к съемке… Ну и так далее… хуё-моё всякое… В республиканском ЦК уже ждут… А собкор нукусский, если что, говорят, подсобит. Вылетаю в Нукус. Собкор-то там есть, жиру в нем много, а мозгов…э-э, ни рыба, ни мясо. Кроме как вкусно и вовремя пожрать – ни о чем думать не может. Ладно, хоть машина под задом.
До мероприятия день. А туда уже москвичи из «Правды», «Известий» и прочих газет подтянулись; половину из них даже и не знаю. Скучают. В магазинах-то пусто. Они ко мне: «Помоги! Достань хотя бы пару бутылок водки… С тоски дохнем. Ну я и включаю мозги: толстяка собкора только за смертью посылать… И приходит ко мне идея. Беру я машину и еду в ЦК к завотделом пропаганды. Захожу в кабинет и объявляю прямо с порога – выручайте, уважаемый, нужно для просушки пленки 973 грамма спирта. А будет 990 – тоже ничего. Он и слова вставить не успел, а я ему: без спирта пленка 3 часа будет сохнуть, а со спиртом – 5 минут – и дело в шляпе. А вы же понимаете, что значит завтрашняя съемка?!
Тот вызывает помощника и дает задание быстро составить письмо в аптечное управление.
Придумываем на ходу текст:
«Для успешного и оперативного проведения такой-то партийной конференции Каракалпакской автономной республики просим выделить спирт в количестве 990 граммов». Написали и на этаж повыше – завизировать.
С такой бумагой, конечно, отказа не было. Привезли мне эти 990 граммов спирта – треть на сушку пленки, остальное москвичам проставил.
Они диву даются: как, мол, добыл-то. Я им копию письма показываю (ты же знаешь, тогда все печатали по два, а то и по три экземпляра).
Кто-то из них письмо и прибрал, уж больно понравилось.
– Ну а как панорама? – спрашиваю.
– Нормально. Была проблема – какую из трех фотографий в печать пустить. Но как-то выбрали. А когда после в Нукус прилетал, встречали меня там, как полагается. 24 часа в сутки, 7 дней в неделю…
Это финальное замечание напомнило мне стандартный рекламный оборот удивительно отзывчивых американских адвокатов. Но я не стал на нем акцентировать. Одно лишь заметил: «Страждущий да обрящет». А к чему и сам не пойму…
Игорь Цесарский
Отсюда.
Удивительный хан-атлас
C детства удивляюсь обилию вариантов узоров и при этом узнаваемости хан-атласа. ЕС.
Ясмин Бурханова:
…Когда цветет гранат,сливается в объятьях алеющий закат и в тон закату платье… Самые яркие по переливы цветов ткани ручного крашения и ручного ткачества. Миллионы ниточек сплетены между собой,что бы радовать нас. Буйство красок. Наша гордость — Хан-атлас.
[See image gallery at mytashkent.uz]