Мастура Исхакова:

Друзья, 20 сентября 16.00 в Выставочном зале Академии Художеств состоится творческий вечер с Джасуром Исхаковым «СУХБАТ-БЕСЕДА» совместно с презентацией новой книги «Короткое как вздох, прощай…» .

Кстати, книгу можно купить в «Китоб олами» напротив старой консерватории. Добро пожаловать!

Tashkent Retrospective

Удивительное фото из 1961-1963-х годов. Снято и сохранилось так, как будто бы снимали вчера.

Парк Пушкина в Ташкенте, находился он в старом городе, сейчас это парк Абдулла Кадыри.

Обратите внимание на афиши! Тут и ансамбль «Бахор» и знаменитая Мукаррам Тургунбаева, и конечно же цирк с канатоходцами Ташкентбаевами…

Он шел по жизни шепотом.
Говорил с миром неслышными шагами.
Не потому, что боялся звуков,
а потому что любил слушать другую музыку.

На вечере, посвященном выходу нового сборника поэта, понятно, будут звучать стихи. И еще будет немножко прозы. И, может быть, немножко театра. А еще – гитара. Рояль. Виолончель. Лист, Бетховен, Рахманинов… и, конечно же Бах. Собственно, целых два Баха. А в целом – вас ждет «другая музыка». Та самая, из которой рождается, благодаря которой возникает и прорастает – Слово.

Вечер ведет Лейла Шахназарова. В пятницу 20 сентября в 18:30 в музее Есенина.

Ташкент I vsedaokolo.uz

Дорогие наши отцы, матери, любимые жены и дети, родные братья и сестры!

Это письмо пишут вам воины-узбеки — ваши сыновья и отцы, мужья и братья, освобождающие рука об руку с русским, украинским и другими братскими народами великого Советского Союза священную советскую землю от посягательств коварных и злобных поработителей — немецко-фашистских захватчиков.

Это — наш боевой отчет о выполнении вашего наказа. „Фашистская коричневая чума,— писали вы в своем письме, — должна быть уничтожена во что бы то ни стало. Так велит Родина, такова воля всего советского народа, таков наш общий с вами долг перед братьями и сестрами, изнывающими под игом фашизма».

Ваше письмо мы прочитали под славным русским городом Воронежем, на реке Дон, где воины Красной Армии грудью своей преградили тогда путь немец¬кому зверю, рвавшемуся к родной Москве и нашему любимому Узбекистану.

Каждый из нас поклялся в те дни еще мужественнее и отважнее сражаться с врагом, быть до последнего дыхания верным пламенной дружбе народов нашей любимой родины. „Ибо пока эта дружба существует, народы нашей страны будут свободны и непобедимы. Никто не страшен нам, ни внутренние, ни внешние враги, пока эта дружба живет и здравствует». (И. Сталин).

Узбекский народ, вкусивший сладость свободы, завоеванной под руководством ВКП(б), под водительством Ленина и Сталина, с помощью своего старшего брата — великого русского народа, всегда будет свято хранить и укреплять эту дружбу.

Доблестные сыны узбекского народа бок о бок со славными воинами — русскими, украинцами, белорусами, грузинами, татарами и сынами других народов Советского Союза геройски сражались и сражаются, не щадя своей крови и жизни, за освобождение священных земель нашей матери родины.

„Богатыря познаешь на поле брани», — гласит на¬родная пословица.
Простой, незаметный колхозник Эргаш Курбанов стал славным воином своей части. Он и русский автоматчик Самохин первыми ворвались в занятый немцами город и истребили на улицах города больше 25 немецких солдат и офицеров.

Во время оборонительных боев своей стойкостью и мужеством прославил себя пулеметчик Исмаил Кулджанов. Он и отважный русский воин сержант Ушаков истребили в одном бою 117 немецких солдат и офицеров.

Когда командир части вручил Кулджанову орден Отечественной войны 1 степени, Кулджанов сказал: „Спасибо и слава тому, кто изобрел это грозное советское оружие — ручной пулемет, и спасибо русским друзьям, которые научили меня мастерски овладеть этим прекрасным оружием».
Битва на Курской дуге навек оставила в нашей памяти образ бесстрашного героя — гвардии сержанта Зилмата Хусанова. Он один сражался против 80 фа¬шистов. Закипело сердце Хусанова, закипела вода в кожухе пулемета, кончились патроны, но мужествен¬ный джигит не склонил головы перед ненавистным врагом. Истребив в этом бою больше 60 немцев, он последней гранатой взорвал себя, уничтожив еще несколько немецких солдат и офицеров. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР тов. Хусанов посмертно награжден орденом Ленина.
„Истребляя немцев, вы совершаете высокое благодеяние!» — говорил перед атакой красноармеец Сагдуллаев бойцам-узбекам. Сам Сагдуллаев в этом бою убил 17 гитлеровцев и сжег один немецкий танк
Сагдуллаев был ранен и отправлен в госпиталь. Но он недолго оставался там. Увидав его снова в строю, командир подразделения спросил:
— Почему не в госпитале?
Сагдуллаев вынул из кармана шелковый платок и перевел вышитое на нем изречение: „Трус теряет силу духа, джигит рвется в бой»!

Замечательный подвиг совершил смелый андижанский джигит, отважный разведчик Раджаб-али Кузикулов. Будучи в разведке, он вступил в бой с 30 немцами и, убив из них восемь, взял в плен 22 гитлеровца.

Герои Днепра показали, что нет непреодолимых препятствий для советского воина. Кавалер двух орденов, старший сержант Абдулазиз Насимов перед форсированием Днепра пил и купался в священной воде этой могучей реки, одел чистое белье. За ним последовали все бойцы его взвода. После этого Насимов обратился к своим автоматчикам:
— Помните, друзья! Около каждой деревни, около каждого села и города текут маленькие и большие реки. Я живу около Самарканда. Река Сияб течет около моего дома. Но я защищаю Днепр. Днепр — большая река, а Сияб — маленькая. И если мы выгоним проклятых немцев с большой реки, тогда эта река будет защищать тысячи маленьких рек. Кто из нас погибнет на этой реке — славная память останется о нем, кто цел, останется — тот героем возвратится в свой любимый край.
Взвод Насимова первым форсировал широкий Днепр и занял небольшой клочок земли на правом берегу. Не успели бойцы закрепиться, как гитлеровцы перешли в контратаку. Почти два часа длился бой с превосходящими силами противника. Но советские богатыри во главе с Насимовым ни шагу ни отступили от своих позиций.
Еще недавно Исхак Хамракулов был пионервожатым в Аим-Кишлаке, в тени высоких тополей и карагачей ходил с красным галстуком и командовал пионерским отрядом. А теперь он гвардии лейтенант и командир взвода противотанковых ружей.
В одном из последних боев Хамракулов со своим взводом вел неравный бой с двадцатью немецкими танками. Градом сыпались вражеские пули, взрывались мины и бомбы, от осколков термитных снарядов горело все вокруг. Но не дрогнуло сердце джигита. Сняв с себя горящую шинель, он продолжал отражать танковую контратаку и, стреляя в упор, сжег два немецких танка. В этом бою взвод Хамракулова уничтожил 5 танков противника. На боевом счету Хамракулова 6 подбитых и уничтоженных танков, 1 бронемашина, 7 автомашин с живой силой и техникой, 18 подавленных огневых точек противника. .Но это еще не предел»,— заявил -Хамракулов. На груди Хамракулова сияют орден „Красная звезда» и орден Отечественной войны 1 степени.

Храбро и мужественно сражается с немецкими захватчиками старший лейтенант Мамад Карабаев из Ферганы. В ожесточенных боях за родину его взвод уничтожил больше 900 вражеских солдат и офицеров, 15 огневых точек, танкетку, 4 автомашины с боеприпасами и живой силой противника и сбил немецкий транспортный самолет. На личном счету Карабаева около 400 истребленных гитлеровцев.

Умар Таиров до войны был работником узбекского советского искусства.
— Кто помог тебе кровью своей, того выручай и жизнью своей, — говорит Таиров. Это чувство заставило его овладеть и военным искусством для того, чтобы смело умело воевать и побеждать. Умар Таиров прибыл на фронт лейтенантом, теперь он —гвардии майор, заместитель командира кавалерийской части. Он — душа бойцов своих подразделений и воспитывает их не только оружием слова, но и личным примером. Смелый и умелый воин. Таиров в одном бою уничтожил шесть немецких танков.

Бывший термезский колхозник, ныне один из отважных снайперов нашего фронта, дважды орденоносец старший сержант Халмурад Худайназаров убил около 100 немцев. Худайназаров поклялся бить немецкого зверя до полного его уничтожения. Он говорит:
— Пока видят мои глаза, пока руки держат винтовку и в груди бьется сердце, я буду бить, бить и бить немецкую сволочь. Я не успокоюсь до тех пор, пока не добью немецкого зверя. Ибо нельзя жить на свете спокойно, пока хоть один немец имеет «в руках оружие».

Капитан медицинской службы, награжденный двумя медалями, Таджи Юсупов прославился, как опытный и умелый врач-хирург. Умелым проведением сложных операций он спас жизни многих бойцов и офицеров. Почти каждый день Юсупов получает благодарность от командиров частей, от вылеченных им бойцов и офицеров и от их родителей.
Таких примеров много. За проявленные мужество и храбрость в борьбе против немецко-фашистских захватчиков сотни воинов-узбеков награждены орденами и медалями Союза ССР.

В историю великой отечественной войны золотыми буквами будут вписаны имена Героев Советского Союза — Файзуллы Юлдашева, Атаулла Салихова, Садик Алиназарова, Бутабой Садыова, Мамасали Тешабаева, Уразбай Джумания, которые, нося на груди, как священный тумар, мудрые слова из вашего письма, вдохновляясь бессмертными подвигами легендарных героев узбекского народа — Рустама и Алпамыша, боролись и борются, не жалея своей крови, не щадя своей жизни, за счастье и радость, за честь и независимость нашей великой родины.

Выполняя ваш наказ, руководимые гением великого полководца товарища Сталина, мы продвигаемся вперед, на запад. Залпы салютов нашей столицы — Москвы гремят на весь мир, как символ нашей близ¬кой окончательной победы над врагом.
Враг, как раненый зверь, уползает в свою берлогу. Мы, все воины братских народов непобедимой нашей страны, будем преследовать врага по пятам и добьем его в его собственной берлоге.

Дороге отцы и матери, братья и сестры, жены и дети!
Мы ведем себя в боях, как достойные сыны великого Советского Союза. Нам радостно, что и вы являетесь мужественными героями великой отечественной войны. Богатырь без меча, сокол без крыльев — ничто. Вы даете нам меч и крылья. Победу куем мы вместе. Крепите еще сильнее свои ряды, давайте фронту больше металла, угля, хлопка, шелка, машин, орудий, боеприпасов и продовольствия. Еще выше поднимайте знамя социалистического соревнования. Мобилизуйте все свои силы на своевременную уборку зерновых культур, на максимальное повышение урожая хлопчатника! Выполните с честью клятву узбекского народа великому вождю товарищу Сталину! Крепите и дальше дружбу народов нашей свободолюбивой отчизны, ибо в ней — наша сила, залог полной победы над немецко-фашистскими оккупанта¬ми. На основе ее наш узбекский народ пришел к радостной жизни. На основе ее крепнет в боях с врагом наш великий Советский Союз братских республик.
Слава героям трудового фронта! Наш боевой привет и поклон вам!
Мы клянемся изо дня в день совершенствовать свое боевое мастерство, везде и всюду показывать образцы высокой дисциплины и организованности; Не пожалеем ни крови своей, ни жизни для окончательной победы над немецко-фашистскими захватчиками, будем еще более неутомимы в великой освободительной борьбе. Не вложим сабли в ножны, пока не будет полностью очищена наша родина от фашистской нечисти, пока полностью не будет выполнена наша освободительная миссия.
Да здравствует боевая дружба свободных народов Советского Союза!
Да здравствует наше отечество — Союз Советских Социалистических Республик и его героическая Красная Армия!
Да здравствует наш Верховный, Главнокомандующий, Маршал Советского Союза великий, Сталин!

Письмо подписали: Герой Советского Союза гвардии старший сержант Бутабай Садыков, Герой Советского Союза младший сержант Мамасали Тешабаев, кавалер ордена Александра Невского и двух орденов Красной Звезды старший лейтенант И. Турманпаев, орденоносец подполковник Хамидов, дважды орденоносец гвардии старший лейтенант Турсунбай Рузабаев, дважды орденоносец гвардии майор Халил Набиев, дважды орденоносец сержант Ходжчмберда Абдурахимов, дважды орденоносец ефрейтор Баба Рузиев, орденоносец майор Рустам Абдурахманов, орденоносец рядовой Таир Исламов, орденоносец старший сержант Райхан Саидова, дважды орденоносец капитан Дада Раджабов, дважды медаленосец старшина Набиджан Газиев, рядовой Абдукадыр Халбаев, кавалер двух орденов Славы младший сержант Максуд Султанов, орденоносец подполковник Имамкул Искандеров, медаленосец капитан медслужбы Гульчехра Мухамедова, орденоносец сержант Тургун Хакимов, орденоносец рядовой А. Таджабаев, орденоносец гвардии лейтенант Хасан Ильхамов, капитан Тулаган Сагатпов, орденоносец ефрейтор Хамра Авазмурасов, орденоносец рядовой Худайнизар Хакиев, орденоносец старший лейтенант Субхин Турсунов, орденоносец гвардии рядовой Хасии Турсунов, орденоносец младший сержант Гафур Нуров, орденоносец гвардии сержант Адхам Хисматов, медаленосец гвардии рядовой Гафур Камалов, рядовой Амир Уразбаев, капитан Зинаш Фатхуллан, медаленосец старшина Муманджан Ганиев, орденоносец ефрейор Тилла Аданаев, oрденоносец майор медицинской службы Карим Шарапов, орденоносец рядовой Гафур Эгамбердыев, орденоносец лейтенант Хасан Хитамов, орденоносец сержант Таджи Ураков, орденоносец рядовой Саформст Эльназаров, дважды орденоносец гвардии майор Махмуд Зуфаров, медаленосец гвардии старший сержант Зия Аминов, орденоносец гвардии рядовой Назар Алиханов, орденоносец гвардии техник-лейтенант У бай Арапов, орденоносец рядовой Насреддин Шамсиев, орденоносец гвардии майор Вали Умаров, медаленосец старший лейтенант медицинской службы Маджидова, орденоносец младший сержант Ибад Шарипов, орденоносец младший сержант Сакул Садыков, орденоносец младший лейтенант Наим Ганиев, медаленосец старший сержант Фатых Якубов, гвардии рядовой Акоам Шукуров, трижды медаленосец гвардии капитан медицинской службы Хайрулла Алимов, орденоносец гвардии рядовой Убайдулла Рихсиев, орденоносец рядовой Асат Ураков, орденоносец старший лейтенант Гейбулла Назоуллаев, орденоносец младший сержант Атахан Рузиматов, орденоносец капитан Аширмат, орденоносец младший сержант Насым Bvpxaнов, орденоносец старший сержант Калндар Исмаалов, дважды медаленосец рядовой Нураддин Зубайдуялгев, орденоносец гвардии младший сержант Хамза Аббукасымов. орденоносец гвардии старший сержант Аусалям Максумов, орденоносец гвардии лейтенант Эргаш Ибрагимов, рядовой Нармурат Суюнэв рядовой Мухиддин Хаджибаев, орденоносец ефрейтор Эгамберди Худайб’рдиев, орденоносец, рядовой Мирза Гафуров, орденоносец лейтенант Гаса Рсхманов, орденоносец младший сержант Усманкул Джумабаев, гвардии старший сержант Набанаар Кадыров, рядовой Салахиддин Азизов, орденоносец старший сержант Бахрам Икрамов, орденоносец сержант Навруз Мамуров, орденоносец сержант Казак Артыков, орденоносец гвардии стар¬шина Юлдаш Халмурадов, орденоносец лейтенант медицинской службы Аллакул Уразалиев, орденоносец гвардии младший лейтенант Садык Махкамов, орденоносец гвардия старший сержант Халил Фархадов, орденоносец старший лейтенант Кабул Арафджанов, орденоносец рядовой Рузибай Ташов, орденоносец гвардии младший лейтенант Рустам Сагдуллаев, орденоносец лейтенант Абдулхай Марданкулов, орденоносец гвардии младший сержант Сагдулла Мирзаев, орденоносец рядовой Абдурахман Вакалов, орденоносец капитан Ахмад Бабаджанов, рядовой Ураз Назаров, ефрейтор Арифджан Таджибаев, дважды орденоносец сержант Абдуазиз Насимов, орденоносец сержант Чари Сафаров, орденоносец рядовой Явкач Гайбуллаев, рядовой Узакбай Юлдашев, орденоносец сержант Фазилджан Мирзаев, орденоносец рядовой Зубайдулла Маруфов, орденоносец сержант Бахрам Халматов, медаленосец гвардии рядовой Мирсагат Миразизов, орденоносец сержант Шамси Сайдалиев, медаленосец рядовой Абдулахат Вахидов, орденоносец сержант Махмуд Хусанов, орденоносец сержант Рахмат Каримов, гвардии рядовой Абдулла Шарапов и другие.
Подписали письмо свыше двух тысяч воинов-узбеков.
Полевая почта 48828-А.

7 января 1891 года в городе Пишпек (Бишкек), Семиреченской области, в семье Федора Ильича Грушкина, коллежского асессора служившего помощником начальника почтово – телеграфной конторы, родился сын, которому дали имя Иван. Родители его в середине 1870-х вместе с первой волной переселенцев из центральной России, отправились в Среднюю Азию обживать новые земли после их вхождения в состав Российской Империи. Большая семья, восемь детей, жили трудно, но родители из последних сил смогли дать всем образование.

Вскоре, семья переехала в город Верный, а затем переселились в Ташкент, где до начала Гражданской войны и проживал Иван Грушкин. В его большой семье, четверо из шести братьев Ивана получили военное образование, один погиб в Первую Мировую. Иван Грушкин, как и его братья, учился в Ташкентском кадетском корпусе, а затем в Тифлисском пехотно-юнкерском Михайловском училище, после чего вступил на военную службу. Служил в Туркестанском военном округе, воевал на фронтах Первой мировой войны и в Гражданскую войну на стороне Белого движения, к слову, один из братьев воевал на стороне Красной армии. В рядах армии, Иван дослужился до капитана, служил в особой офицерской охранной роте штаба главнокомандующего ВСЮР А.И. Деникина и капитаном Корниловского ударного полка.

По-видимому, верность присяге не позволила ему принять новую власть большевиков, да и возвращение домой в Ташкент поставило бы под удар оставшуюся там семью и близких. Отступая вместе с остатками Русской Армии под командованием генерала Врангеля, Иван эвакуировался через Крым в Турцию, где началась его жизнь в эмиграции в известном лагере Галлиполи с 1920 до конца 1921 год. Около 150 тысяч беженцев военных и гражданских вынуждены были бежать из России через Крым в Константинополь и разместиться во временных лагерях, один из которых носил название «Галлиполийский», а нахождение в нем было названо «Галлиполийским сидением». Следует отметить, что эвакуированная армия сохраняла боеспособность, имела небольшой военный флот и технику. Этот период был одним из самых тяжелых для находящихся там русских офицеров и гражданских. Не имея средств на существование, потеряв дом, семьи, родных и в тоже время под контролем и давлением английских и французских армий, они находились там, не представляя своего будущего.

Для того чтобы обеспечить свое существование, в мае 1921 года Иван Грушкин нанялся во Французский иностранный военный легион и участвовал в Рифской войне в Марокко до окончания военного контракта в конце 1921 года. В конце того же года из лагеря вместе с сослуживцами на пароходе он отправляется в Болгарию, где находился в составе Корниловского полка до 1927 года. В этот период ему, как и многим русским белоэмигрантам, приходилось жить на правах беженца и работать разнорабочим на строительстве дорог, в угольных шахтах.

В конце 1927 года, вместе с группой товарищей, Иван Грушкин отправился в г. Вильтц находящийся в герцогстве Люксембург. Кожевенный завод, расположенный в этом городе, расширял свое производство, и требовалась дешевая рабочая сила. Так до осени 1934 года он работал на заводе и жил в русской общине с друзьями и бывшими сослуживцами. Экономический кризис в середине 30-х в Европе сказался и в Люксембурге, сокращались производства и в первую очередь под сокращение попали русские эмигранты. Правительством была предложена небольшая денежная компенсация, а тем, кто собрался отправиться за лучшей жизнью, в одну из русских колоний в Парагвае, предложили рабочие инструменты, палатки и организовали пароход «Липари» из Гавра. Отъезд в Парагвай состоялся 14 сентября 1934 года, в составе группы русских эмигрантов вместе.

Журнал «Часовой» (№135-136 стр. 33) за 1934 год сообщает…

«В ПАРАГВАЙ! 14 сентября группа Корниловского военного училища и чинов РОВС в гор. Вильц отбыла через Париж в Парагвай. Люксембургское правительство пошло навстречу желанию группы, выдало им проездные деньги и вещи для устройства на новом месте вплоть до палаток и охотничьих ружей. Перед отъездом из Парижа, в Галлиполийской церкви был отслужен молебен. Командир Корниловского полка благословил начальника группы полк. Керманова иконой“.

Достаточно подробно описано путешествие этой группы, в составе которой он отравился, в книге М.Д. Каратеева «По следам конкистадоров».

            Группа русских из 32 мужчин (среди которых был Иван Грушкин), 8 женщин и 4 детей отправилась из порта Гавр на пароходе «Липари» в далекий Парагвай. На пути следования, пароход сделал остановку и загрузился углем в порту Лиссабона и уже через 15 дней достиг берегов Южной Америки. Первым, их встретил бразильский порт Пернамбуко, откуда, после небольшой остановки они отправились в Рио-де-Жанейро. По прибытию старший группы, сумев договориться (за небольшое вознаграждение) с местной пограничной службой, получил разрешение, и вся группа смогла сойти на берег и посетить город. Как раз в то время в Рио проходила международная выставка, а город был празднично украшен. Через сутки вся группа вернулась на пароход и продолжила свой путь в Буэнос-Айрес с остановками в портах Сантуса и Монтевидео. По прибытию в Буэнос-Айрес им предстояло сменить пароход и уже по реке Парна отправиться в Асунсион и Концепсион, где должна была начаться новая жизнь в одной из близлежащих колоний.

Для Ивана Грушкина, путь в Южную Америку оказался последним. Тяжелые условия жизни и работы, последних 15 лет нахождения в эмиграции, подорвали его здоровье. Долгий и непростой путь к новой колонии под названием «Эсперанса» («Надежда»), тропический жаркий климат Парагвая, спровоцировали скоротечную форму чахотки, в результате чего он скончался 3 февраля 1935 года, три месяца спустя после прибытия, на 45 году жизни, не оставив после себя ни семьи ни детей. Похоронен Иван Грушкин на русском кладбище Асунсьона.

В газете «Вестник общества Галлиполийцев» (№22, стр.11) от 15.04.1935г. сделана следующая заметка про Ивана Федоровича Грушкина, скончавшегося в Парагвае:

«3 февраля группу постигла тяжелая утрата, которой впрочем, можно было ожидать: умер Корниловского ударного полка капитан И.Ф. Грушкин. Как известно, он приехал в Парагвай с туберкулезом легких. В результате недостаточного бережного отношения к своему здоровью, он простудился, туберкулез принял скоротечную форму и в две недели свел больного в могилу. Когда ему стало плохо, — он был отправлен в Концепсионский госпиталь, откуда его через неделю в безнадежном состоянии перевезли в Асунсьон. Через сутки капитана Грушкина не стало. На его погребении присутствовали генералы Беляев и Эрн, многие представители русской эмиграции в Асунсьоне, а также два члена нашей колонии, случайно находившихся в столице. Ввиду отсутствия русского священника, заупокойные молитвы были прочитаны генералом Эрн, после чего католический прелат благословил могилу.

С глубокой скорбью о печальном событии узнали у нас в колонии. В лице покойного мы потеряли верного друга, боевого товарища и добросовестного работника. Родина же лишилась преданного своего сына, честного, скромного и доблестного офицера. Вечная ему память».

Так закончился непростой путь капитана Ивана Грушкина, одного из многих тысяч, чья жизнь была разделена войной и эмиграцией, потерявшего, но не забывшего свой дом.

Хочу выразить слова благодарности за неоценимую помощь в поисках информации и  сохранении памяти о совершенно незнакомом им человеке:

Ульяне Романенко — Парагвай, г. Асунсьон

Люсии Джовани Граматчикова — Парагвай, г. Асунсьон

Игорю Анатольевичу Флэйшеру – почетный консул РФ в Парагвае (последний из группы и один из четырех детей, приплывших на пароходе Липари из Люксембурга)

Инне Гэншоу – журналист, научный сотрудник Университета истории Люксембурга

Фотохроника. Тифлисское юнкерское училище. 02.12.1914  «Жоржику и Мишке на память о брате» И. Грушкин

Ташкент. 1915 Иван Грушкин и Елена Гавриловна Михайлова (Леля) с родителями

На позиции у г. Д______а. ПМВ. 22.10.1915 «На память дорогой Леле от любящего Вани»

Ташкент. 23.03.1916 «На память дорогим родным от Марка и Вани» (Братья Грушкины)

Ташкент. 06.01.1917 «Штабс-капитан Грушкин на добрую память»

В лагере Галлиполи. 1920 Иван Грушкин и сослуживцы

Рота в походе в Марокко. 1921 Участие в Иностранном легионе

Болгария, София. Дек 1927 Иван Грушкин

Герцогство Люксембург, г. Вианден. Май 1929  Развалины древнего замка. И. Грушкин с друзьями

Герцогство Люксембург, г. Вильтц. Май 1931 Иван Грушкин

Герцогство Люксембург, г. Вильтц. 1933 «Дорогой, любимой Леле на память от дядьки Вани»

Герцогство Люксембург, г. Вильтц. 1933 Русская община. Иван Грушкин.

На корабле «Липари» из порта Гавр в Парагвай. 1934 Иван Грушкин в группе русских эмигрантов.

На корабле в Парагвай. 1934 Иван Грушкин

Парагвай. Русская колония «Эсперанса» (Надежда). 1935

03.02.1935                                                                

05.09.2019

Парагвай. Русское кладбище в г. Асунсьон. Могила Ивана Федоровича Грушкина

Прислал Юрий.

Ланиус Андрей

В дни отдаленной уже молодости я оказался в качестве начинающего специалиста по строительству линий электропередач в одном из наиболее глубинных районов Средней Азии – в Каракалпакской автономной республике. Во всякой глубинке существует своя глубинка. В Каракалпакии она называется плато Устюрт, ландшафт которого – готовая декорация для киносъемок фантастического фильма о безжизненной планете с подходящим названием Солончаковая Пустошь. Здесь нет ни одной реки, ни ручейка, ни какого-либо природного источника воды. Нет здесь и оазисов, подобных тем, которые встречаются в самых безводных пустынях.

Устюрт – тоже пустыня, только не песчаная, а гипсовая – с огромными проплешинами такыров и солончаков, пустыня, еще менее приспособленная для жизни, чем соседние пески Каракумы и Кызылкум, которые путник, пересекший Устюрт, вправе назвать цветущим садом.

Как раз в тот период через Устюрт заканчивали прокладку железной дороги Кунград – Бейнеу, дававшей более короткий выход из глубинных районов Средней Азии в европейскую часть единой тогда страны. Инфраструктура устюртского участка железнодорожной магистрали требовала устойчивого электроснабжения, которое должна была обеспечить ЛЭП напряжением 35 киловольт. Вот на строительство этой электротрассы, притом с самого нулевого цикла, мне и довелось угодить. Здесь, на этом огромном гипсово-глиняном столе, созданным могучими силами природы, и произошел загадочный случай, о котором пойдет речь ниже.  

* * *

За неимением других вариантов, наш маленький лагерь разместился на разъезде Ак-Чалак. Здесь уже имелась “резиденция” начальника будущей станции, а фактически – путевого обходчика. Это был щупленький, но довольно бойкий русский старик, который даже в самый неистовый зной с подчеркнутой гордостью носил черную железнодорожную форму и фуражку с путевой эмблемой. Другим обитателем этой самой глухой из когда-либо виденных мною “станций” была жена “начальника” – крупная, рыхлая и весьма добродушная старуха, щеголявшая в синем домашнем халате и тапочках на босу ногу. Жили старики дружно, избегая каким-то чудом ссор даже в этом полном безлюдье и безмолвии. Рядом со своим жилищем – сборным щитовым домиком — они возвели два-три сарайчика из шифера и тарных досок, где развели курей и овец. На подоконнике их домика росли в горшках какие-то цветы. Полагаю, эти цветы, эти куры и овцы были единственными представителями одомашненной флоры и фауны на десятки и десятки  километров вокруг. Порой, поглядывая на эту пару, более естественную для российской провинции, я думал о тех неисповедимых путях, которые ведут человека по жизни вопреки его мечтам и надеждам. Одновременно передо мной был потрясающий пример выживаемости русского человека в самых неподходящих для себя условиях.

Впрочем, воды здесь было вдоволь. На запасных путях стояла цистерна с водой, которую заменяли раз в месяц. Вода считалась питьевой, но сильно отдавала горечью, которая отчасти улетучивалась после длительного кипячения. Зато принимать душ можно было  без оглядки на экономию драгоценной в этих краях влаги.

Раз в неделю со стороны Кунграда локомотив прикатывал вагон-магазин, весь ассортимент которого состоял из хлеба, консервов, макарон, круп, сахара, соли и сигарет. Чтобы не смущать покой “начальника станции”, свой лагерь мы разместили по другую сторону железнодорожных путей. Впрочем, лагерь – сильное слово. Вся бригада насчитывала семь человек. Восьмым был я – молодой мастер. Мы свободно размещались в двух вагончиках на колесах. Был еще третий вагончик, который считался складом. Его двери всегда были окрытыми. Воровать здесь было попросту некому.

Ближайший “населенный пункт” находился от нас на расстоянии примерно тридцати километров. По меркам Устюрта, это было действительно бойкое место. Там базировался студенческий строительный отряд из крупного ленинградского вуза. Примерно две-три сотни парней и девчонок. Они устраняли какие-то мелкие недоделки на железнодорожной колее, всё еще не пущенной в эксплуатацию. На Востоке местные жители предохраняются от теплового удара, как известно, нося ватные халаты и каракулевые шапки. Ленинградских студентов, похоже, тепловой удар не пугал. Напротив, их привлекала возможность загореть до черноты. Блондинки из северной столицы щеголяли в бикини, узковатых даже по сегодняшним меркам. Коэффициент площади загара определенно приближался к ста процентам. Надо ли говорить, что все без исключения наши шоферы, все эти усатые восточные джигиты, вывозившие на трассу детали опор и металлоконструкций, в обязательном порядке сворачивали в студенческий лагерь, имея целый набор предлогов (попросить воды, спичек, йода, чтобы замазать царапину на пальце и т.д.)?! Некоторые устраивали там же мелкий ремонт, стремясь хоть как-то продлить миг очарования…

Но, миновав студенческий лагерь, колея уводила от железной дороги, и теперь до самого Кунграда не было ничего, кроме однообразного, слегка всхолмленного пейзажа. И так – на протяжении трех часов езды. Впрочем, опытный шоферский глаз различал ориентиры и в этой кажущемся однообразии: холм особой формы, шест с выцветшей тряпкой на макушке, ржавая кабина, лысая покрышка… За пару десятков километров до Кунграда в зоне прямой видимости оказывалась ретрансляционная вышка, установленная на краю города, у самой границы Устюрта. С наступлением темноты на ее макушке зажигались красные габаритные огни, не заметить которые было невозможно. Впрочем, даже бывалые водители ночью через Устюрт старались не ездить.

За три месяца моего пребывания на Устюрте лишь однажды мимо нашего лагеря гордо прошествовали нежданные странники. Это была семейная пара кочевников, явившихся откуда-то из глубин Устюрта и направлявшихся неведомо куда.

Впереди размеренно шагал поджарый старик в пропыленном ватном халате и в высокой бараньей шапке, такой древний, что его загоревшее до черноты лицо казалось состоявшим из одних морщин. Он ступал с той неторопливой легкостью, какая отличает людей, привыкших ежедневно покрывать пешком многие километры. На поводу кочевник вел навьюченного двугорбого верблюда.

На втором верблюде величественно восседала полная женщина средних лет в длинном темном платье, в черном, расшитом серебряными узорами бархатном жакете и в коричневых ичигах – легких брезентовых сапожках. Ее волосы были повязаны большим цветастым платком, но широкое круглое лицо, не такое смуглое, как у старика, оставалось открытым, — у кочевников женщины никогда не носили чадру. Надо полагать, старик взял ее в жены еще девочкой.

Замыкал шествие третий верблюд, который нес на себе весьма объемистый груз. Механизатор нашей буровой установки Султанмурат сказал, что это сложенная юрта.

Верблюды ступали след в след, хотя вокруг была необъятная ширь.

Кочевники так и не свернули к нашему лагерю, будто и не заметили нас вовсе. Молча прошествовали в некотором отдалении, бесстрастно пересекли линию железной дороги, как некое досадное препятствие, и вскоре исчезли за холмом.

* * *

Неделя шла за неделей, и постепенно я втягивался в свою инженерную работу, привыкал к непредсказуемым почвам безжизненного плато.

По вечерам, когда после позднего ужина мы пили зеленый чай за столом, установленным рядом с рельсами, из глубины Устюрта доносился странный вой, звучавший, казалось бы, в разных точках.

— Что это? – спросил я, услыхав его впервые.

— Шакалы воют, — ответил наш крановщик Яша Павлов.

— На Устюрте нет шакалов, — проворчал бригадир, сердитый татарин Ильяс Загидуллин. – Здесь вообще не выдерживает ни одно живое существо. Даже змеи. Одни мы тут торчим.

— Это воют души тех, кто попал в Город Мертвых, — сказал вдруг стропальщик Жакслык – самый молодой из нас. Он, да еще степенный Султанмурат были в бригаде единственными представителями коренного населения, чьи предки жили  в этих краях испокон веков.

Едва парнишка произнес эту фразу, как Султанмурат бросил ему что-то резкое на местном наречии.

Жакслык покраснел.

— Что такое Город Мертвых? – спросил я, поочередно обращаясь к ним.
— Глупые сказки! – отрезал Султанмурат.

Более на эту тему разговора никогда не возникало.

Но само название – “Город Мертвых” – прочно легло в мою память.

* * *

Был привычный уже знойный день, когда верткий синий самосвал примчал на Устюрт из Тахиаташской конторы бухгалтершу Валю с ее кожаной сумкой, где находилась наша зарплата.  Да-да, зарплату в те времена привозили непосредственно на объект, где бы тот ни размещался.

Едва самосвал затормозил, как Валя высунулась из окошка и закричала мне:

— Ну, что же вы стоите?! Собирайтесь! Вас срочно вызывают в Ташкент!

Среди бескрайних такыров и пропитанного глинистой пылью жаркого воздуха это звучало сладкой музыкой.

— Собирайтесь! – заметно нервничая, повторила Валя. – Сейчас раздам зарплату, и тут же едем обратно! Иначе я опоздаю на самолет! У меня отпуск!

Я догадывался о причинах своего срочного отзыва. Меня должны были перебросить на другой объект. Я уже давно ждал этого известия. И всё же уезжать вот так, в спешке, было невозможно. Я должен был передать бригадиру проектную документацию, объяснить, как вести отчетность…

Но и Валю нужно было понять.

Ситуация разрядилась наилучшим образом через пять минут, когда на трассу прибыл второй автомобиль из Тахиаташа. Водитель Джура Ашуров привез уголки для траверс. В отличие от Вали, он никуда не спешил. Напротив, объявил, что должен заняться ремонтом.

Счастливая Валя умчалась без задержки, Джура же достал домкрат.

* * *

Когда тронулись в дорогу, солнце уже начало клониться к горизонту. Но Ашуров был опытный водитель. На Устюрте он работал и раньше – еще во времена строительства газопровода Бухара – Центр. На пути до Кунграда ему была знакома каждая кочка. Это был восточный мужчина цветущего возраста с черными смеющимися глазами, усиками щеточкой и большим разбойничьим носом. При этом его нрав был самый жизнерадостный и миролюбивый. Он постоянно острил, балагурил, рассказывал какие-то невероятные истории и сам же громко смеялся первым. Я никогда не видел его в унылом настроении. Какое-то время мы ехали вдоль железной дороги. Когда впереди показался студенческий лагерь с фигурками девушек в бикини, у моего Ашурова разгорелись глаза:

— Слушай, мастер, у меня заноза, а там есть хороший доктор. Давай заскочим, а?

Только теперь я понял, почему этот плут так долго собирался в дорогу. Он рассчитывал подъехать к студенческому лагерю в тот момент, когда девушки возвращаются с работы.

Что ж, Ашурова избавили от занозы – настоящей или мнимой. Вдобавок нас напоили ледяным компотом из холодильника, угостили пирожками с рисом. Не обошлось и без светской беседы.

К тому моменту, когда мы продолжили путь, над плато уже догорала последняя полоска вечерней зари. Стало ясно, что Кунграда мы достигнем в полной темноте. Впрочем, ни водителя, ни меня эта перспектива ничуть не тревожила.

Ашуров долго еще цокал языком, восхищаясь смелостью северных девушек, которые не боятся ходить перед парнями почти без одежды. Похоже, эта картина никак не отпускала его разыгравшееся воображение.

Но постепенно внимание водителя переключилось на дорогу.

Несмотря на то, что поверхность плато большей частью представляло собой каменистую плиту, мало отличавшуюся от асфальта, здесь встречались и весьма опасные для автомобильных шин участки.

Главным врагом местных водителей был пухляк.

Знаете, что такое пухляк?

Если тяжелый грузовик начнет пробуксовывать на такыре, то верхняя плотная корка и лежащий под ней рыхлый слой почвы быстро превратятся в мельчайшую, невесомую пыль, которая в руке течет как вода. В массе такой пыли колесу не за что зацепиться, оно прокручивается вхолостую, лишь оседая еще глубже. В результате образуется своеобразное пыльное озерцо, из которого выбраться гораздо труднее, чем из самого топкого болота. Все местные водители знают это, и каждый стремится  объехать опасное место по всё более крутой дуге, отчего пухляк расползается иногда на сотни метров, подобно злокачественной природной опухоли. Бывает, перед иным пухляком колея ветвится на десятки рукавов, а после снова сходится в две ниточки. Только не зевай!

Впрочем, прозевать пухляк трудно – он виден издалека. Но опасность в том, что сегодня пухляк может оказаться там, где вчера на него не было и намека. Иной раз водителя может подвести именно его опытность. Полагаясь на знакомый участок дороги, он смело гонит вперед и вдруг увязает в пухляке.

Существует немало страшных историй о водителях, застрявших в коварном пухляке в глубине Устюрта, в стороне от “караванных” путей. Своими силами выбраться из глубокого пухляка невозможно, и если вовремя не подоспеет помощь, то дорожная неприятность может обернуться очень большой бедой, особенно, если с собой нет запасов воды и пищи…

* * *

Мы отъехали совсем недалеко от железной дороги, когда перед нами оказался довольно обширный пухляк.

— Днем я здесь едва не застрял! – пожаловался Ашуров. – Нехорошее место! Лучше объехать его покруче!

Пухляк простирался далеко и охватывал подножье соседнего холма.

Объезжая “нехорошее место”, мы свернули за этот холм, вправо от которого уходила хорошо накатанная колея. По ней мы и помчались. Внезапно колея раздвоилась. Мне казалось, что нам следует брать левее, но Ашуров повернул вправо.  

— Объедем пухляк с запасом, — объяснил он. – Пусть будет чуть дальше, зато надежнее.

Я пожал плечами, демонстрируя, что всецело доверяю его шоферскому мастерству.

Вскоре мы опять оказались на такырах и погнали дальше на полной скорости. Устюртские такыры – совершенно голые, они абсолютно лишены травы, даже из трещин не пробивается никакой растительности. Ашуров, не прекращавший балагурить ни на миг, стал теперь напевать какие-то местные частушки с повторяющимся рефреном, который он выкрикивал во весь голос:

— Ха-хой, бола!

Энергия жизни так и клокотала в нем.

Через какое-то время я задремал, причем основательно.

* * *

Когда снова открыл глаза, вокруг царила южная ночь. Снопы фар вырывали из плотного мрака однообразную поверхность. Мой спутник молчал.

Я поискал глазами красные огни кунградской вышки, но не нашел их и решил, что еще рано. Однако, взглянув на часы, удивился. Оказалось, что с момента выезда из студенческого лагеря прошло уже более полутора часов.

Я посмотрел на Ашурова и поразился произошедшей с ним перемене. Таким встревоженным я его еще не видел. На его напряженном лице не было и признаков беспечности. Он смотрел вдаль с какой-то обреченностью, так не свойственной его живой натуре… Наклонившись вперед и судорожно вцепившись в руль, он всматривался в ночь с мистическим страхом, будто ожидал появления из темноты каких-то ужасных призраков.

Неужели мы заблудились, мелькнула мысль, не вызвавшая, впрочем, никакой тревоги. Я знал, что в этом уголке плато заблудиться попросту невозможно. Под колеса летела хорошо накатанная колея. А все колеи тут вели  в одно место – к единственному выезду с плато перед Кунградом. Город начинался сразу же за спуском. А где-то не так уж далеко за нашими спинами огромной дугой проходили ветки газопровода и линия железной дороги. Разумеется, площадь этого сектора была немаленькой, но опасность заплутать в нем, повторюсь, исключалась полностью. Вдобавок, бензина у нас было под завязку. Была и питьевая вода. Однако же, странно, что до сих пор не появились огни кунградской вышки…

Впрочем, нет, вот впереди проблеснули две красные точки. Только были они почему-то не в небе, а… на уровне плато. Нет, это, конечно же, не вышка. Очевидно, какой-то другой, тоже запоздалый шофер держит курс на Кунград, и мы видим задние огни его грузовика, подумалось мне.

— Джура! – окликнул  я спутника. – Что случилось? Почему такой невеселый? Ведь скоро увидишь свой дом!

Он вздрогнул и воскликнул как-то отрешенно:

— Не шути так, мастер! Шайтан нас водит!

Я ничего не понимал.

— Джура, какая муха тебя укусила?!

Он вдруг тихо вскрикнул. Впервые в жизни я увидел, как у человека поднимаются дыбом волосы на голове.

— Город Мертвых… — прошептал он и добавил еще какое-то звучное слово, которое не удержалось в моей памяти.

* * *

Я посмотрел туда же, куда смотрел он.

В свете фар прямо перед нами поднимался глинобитный поселок. Но ведь только что впереди ничего не было! Или всё-таки разговор с водителем отвлек меня на какую-то минуту? Глухие стены без единого окна, купола, арки, ворота, узкие извилистые улочки… Над каждым строением поднимался высокий шест с привязанными к нему полосками ткани.

Только тут я сообразил, что это мазары – гробницы, а всё вместе – местное кладбище. Оно целиком занимало весь холм и, судя по всему, содержалось в образцовом порядке. Однако… Кладбище в безлюдной местности, на Устюрте?! Откуда?! (А красные-то огонечки  горели именно внутри, за воротами, теперь это было очевидно!)

Ашуров нашептывал какую-то молитву. Его жесткие черные волосы торчали будто наэлектризованные. У меня появилось ощущение, что я нахожусь во власти неведомой силы, которая бесцеремонно изучает… мои мысли. Я всё видел и слышал, но ничего не мог поделать. В ушах стоял нарастающий звон. Время словно остановилось.

Красные огоньки светились как бы внутри мертвого города, и в то же время казалось, что они мерцают где-то далеко-далеко и… манят к себе.

Ашуров явно пребывал в состоянии транса. Вытянув вперед шею и глядя, не мигая, на красные огни, он вел автомобиль точно к воротам глиняного города.

Меня и самого охватила некая неодолимая истома. Не знаю, каким чудом мне удалось стряхнуть ее с себя. Я с силой хлопнул Ашурова по плечу:

— Очнись, Джура! Сворачивай!

Мой водитель вдруг вскрикнул, словно очнувшись ото сна, и энергично нажал на газ, пускаясь в объезд этого таинственного холма.

Самосвал летел как на гонках. Вокруг не было видно ни зги. Красные огоньки по-прежнему дрожали впереди, где-то у самой земли, но они ничуть не рассеивали мрака. Лишь ветер гудел, хотя пыли я не видел. Я вдруг понял, что это не ветер, а тот самый вой, который слышался по ночам на полустанке Ак-Чалак.  

А затем возникло ощущение резкого скачка. Словно бы мы пробили некую невидимую, но упругую преграду. Прыгнули и красные огни, вмиг сделавшись крупнее и ярче. Теперь они горели в вышине и, несомненно, размещались на вышке.

Еще через десять минут мы катили по окраинной улице спящего Кунграда.

Ашуров просветленно улыбнулся.

— Аллах смилостивился над нами и вывел из Города Мертвых! – торжественно объявил он.

— Что за Город Мертвых? – спросил я. – Откуда на Устюрте такое кладбище?

— Это не кладбище, — покачал он головой. – Это Город Мертвых. Многие попадают туда, но редко кто возвращается. Нам повезло. Видать, на то была воля Аллаха! – и он, на секунду оторвавшись от руля, молитвенно сложил ладони перед собой.

— Объясни, Джура! – потребовал я, чувствуя, что имею на это право.

Он долго колебался.

Я ждал.

Наконец, он проговорил:

— Слушай, мастер! Если бы ты не ударил меня по плечу, мы давно были бы уже в Городе Мертвых! Навсегда! Ты меня спас, благодаря тебе я увижу своих детей, поэтому тебе я скажу. Ты спрашиваешь, что такое Город Мертвых? Так вот: его нет и он везде! Когда приходит твой последний час, то перед тобой возникает Город Мертвых, и ты входишь в его ворота даже помимо своего желания. Тебя ведет сила, которой простой смертный не может противиться. Я думаю, он хотел забрать меня к себе за то, что я смотрел на девушек нескромными глазами. Но, видимо, твой час еще не настал, и потому он позволил продлиться и моей жизни, позволив свернуть от страшных ворот…

Тут Ашуров умолк и более уже не касался этой темы, несмотря на мои настойчивые расспросы.

* * *

Мой срочный вызов в контору объяснялся тем, что меня направляли на новый объект – за тысячу километров от Каракалпакии. Затем произошла череда других событий. Я уж совсем было решил, что судьба никогда более не занесет меня в далекий, пустынный край. Но через три года снова оказался здесь. Всё это время загадка Города Мертвых не выходила у меня из головы. Я попытался найти Ашурова, но выяснил лишь то, что вскоре после моего отъезда он уволился и вместе с семьей переехал к родственникам куда-то под Казалинск. Это странно, потому что аборигены редко трогались с насиженного места, да еще всем домом. Я разыскал Султанмурата и Жакслыка, но те с поразительным простодушием твердили, что не понимают моих вопросов относительно Города Мертвых.

Мазары я видел не раз и прежде. Немало их находится вдоль железной дороги Ташкент-Москва, по которой в те времена я путешествовал практически ежегодно. Но те мазары всегда располагались в относительной близости от жилья.

Откуда же взялось ухоженное кладбище на Устюрте? Откуда оно появилось в местности, куда и кочевники не заглядывали десятки лет? Кто доставлял туда материалы для строительства? Возвести такой “город” из привозных материалов под палящим солнцем совсем непросто. Наконец, как объяснить дрожащие красные огоньки, которые я видел собственными глазами сначала внутри Города Мертвых, а затем на открытой местности, причем на уровне невысоких холмов?

Я понял, что у местных жителей существует своеобразное табу на эту тему. Когда же я пытался подступиться с расспросами к водителям европейского происхождения, те лишь недоуменно разводили руками. Город Мертвых? Нет, никогда не слыхали такого названия и не  видели на Устюрте никаких мазаров, хотя поколесили по плато вдоволь.

Однако же кое-что я всё-таки выяснил.

* * *

Встретился мне пожилой сварщик, родом из Белоруссии, работавший в свое время на прокладке газопровода Бухара – Центр, трубы которого пролегали через Устюрт.  Он-то и рассказал, что во время этой стройки происходили загадочные случаи пропажи автомобилей с людьми. Свидетелем одного такого происшествия он был лично.

Их бригада работала на трубе. Вдруг отказал сварочный аппарат. Прораб распорядился привезти другой – с соседнего участка. Отправили машину. В кабине, кроме водителя, был еще и рабочий. Всей езды там было два-три километра. Объезжая пухляк, машины скрылась из виду за невысоким холмом. На глазах у всей бригады. Больше ее никто не видел. Искали две недели, обследовали всё вокруг, вызывали вертолет – никаких результатов!

А ведь там не тайга, не горные ущелья с пещерами, не топкие болота. Там ровное, чуть всхолмленное плато. Поднимись на любой из холмов – видать далеко во все стороны. Но не нашли никаких следов ни машины, ни людей.

О Городе Мертвых сварщик ничего не знал.

* * *

Было у меня намерение организовать при участии двух-трех энтузиастов что-то вроде экспедиции по поиску загадочного города, но вскоре меня вновь отозвали из Каракалпакии, и более в те пустынные места я уже не возвращался.   

Александра Николаевна Давшан. Часть 1.

А кто там идет по болотам и лесам огромной такою толпой?
Белорусы.
А что они несут на худых плечах, что подняли они на худых руках?
Свою кривду.
А куда они несут эту кривду всю, а кому они несут напоказ свою?
На свет божий.
А кто же это их, не один миллион, кривду несть научил, разбудил их сон?
Нужда, горе.
А чего ж теперь захотелось им, угнетенным века, им, слепым и глухим?
Людьми зваться.

Стихотворение Янка Купала написал в 1910 году. Первый перевод сделал Максим Горький. В объяснении названия Беларусь единства нет: независимая, свободная (А.Потебня); соответствие цветовой аналогии сторонам света: черная, червонная, белая (Г.В   Вернадский); население было христианским, а не языческим;  и т.д. Однако название живет с 15 века.  Понимание этнонима «белорусы» тем более спорно.  Сходятся исследователи в портрете: светловолосы,  с серыми глазами, и принимают миролюбие в  характере.

   Поиск своей Земли обетованной захватил русскую литературу с конца 19 века. Вечная библейская пара снова искала счастье, невозможное без земли. Мой дедушка Демидович Мирон Ефимович выберет  незнакомый Восток.  Когда он  отбыл воинскую повинность, генерал сказал ему: «Ты, Мирон, крестьянин, грамотный и умный. На родине жизнь голодная, земли у тебя нет. Поезжай в Азию. Там ты, способный, найдешь службу, заработать сможешь, и жизнь устроится».                                                                                 
Губернатор, генерал —  Алексей Николаевич Куропаткин, дед которого был крепостным, а отец  за военные заслуги получил дворянство. В  Сборнике материалов международной научной конференции (Ташкент, 11 октября 2012 г.) « Российско — узбекистанские связи в контексте многовековой исторической ретроспективы» он получил следующую характеристику: « Был человеком новой генерации и отличался относительной гуманностью и рассудительностью. Положение Туркестана он оценивал с точки зрения евразийских процессов. Однако А.Н.Куропаткин не успел осуществить свою программу реформ» (Д.А. Алимова,  с.161-162). Одна из первых книг  Алексея Николаевича Куропаткина  называлась «Туркмения   и туркмены».Мирон Ефимович Демидович  поедет в Мерв, древнейший город Азии.  Через 30 лет переедет в Ташкент. Он  проживет 93 года и уйдет в день рождения. Когда его отпевали на Боткинском кладбище, отец Николай сказал: «Наш прихожанин». Чашники,   Почаевичи,  Витебская и Гродненская губернии – эти названия  я знаю с детства. Их повторяла бабушка, часто, очень часто, я и запомнила. В  этих местах начинается мамина линия моей родословной:    прадедушка  Демидович Ефим  Устинович    и прабабушка  Елена Тимофеевна (а фамилии ее я не знаю, у крестьян ее долго просто не было), прадедушка Позняк Игнатий Степанович и прабабушка Городецкая  София Матвеевна,  дедушка Мирон Ефимович  Демидович и бабушка Позняк Мария Игнатьевна.  Мама –  Вера Мироновна Демидович.    Позняк – поздний ребенок, или под старость родителей, или с большим перерывом от предыдущих  детей. Как прозвище мирское нецерковное имя встречается в разных сословиях не часто.  Вероятно, отсюда представление о фамилии Позняк как  редкой.  С этим как будто можно согласиться – с природой не поспоришь. Но для украинских  специалистов    это распространенный тип малороссийской фамилии.  У поляков она принадлежит польскому дворянскому роду и своей считается у белорусов. Понятно. Все славяне братья. Вспомнилось начало шедевра польской литературы  — поэмы Адама Мицкевича « Пан Тадеуш», где родиной или отчизной (в разных переводах) названа Литва и звучит незабываемое « Ты как здоровье». Поэтому белорусы, называемые  у Н.М.Карамзина  литвинами, уже не вызывают возражений. Языковое созвучие польского и белорусского произношения явственно в фамилиях, т.е.  там, где, казалось бы, должно проявляться личное отличие. Пример рядом – семья прабабушки. Городецкие пишется Гарадзецкiя, Демидович – Дземiдовiч. У поляков фамилия на –цкий, -ский считается  признаком привилегированного сословия, но также  указывает  принадлежность к месту, так как Городец распространенное название небольшого городка . В России Городецкие встречались среди духовенства. В Белоруссии среди зажиточных крестьян.  Однако эти общие сведения пришли в интересное соотношение с другими данными, конкретными и характеризующими  родные места моих предков. Сегодня Почаевичи-агрогородок в Чашниковском районе Витебской области — на левом берегу реки Лукомка, притока Уллы, в шести километрах от районного центра Чашники. Жителей в нем 246 человек. Среди белорусских туристических сайтов мне попалась переписка современных урожениц Почаевич, с любовью и вниманием восстанавливающих историю своего  села. Там  с 18 века была каменная православная Покровская церковь, ее взорвут в 30-ые годы 20-го века, ей достанется в 40-ые, но стены устоят, а руины внушительного размера и сегодня заставляют помнить прошлое.   В 1777 году там жило больше 150 человек. Мне стало немножко грустно от меньшей цифры, пока не сообразила, что при крепостном праве считались только мужские души. А ведь Н.В.Гоголь на века дал подсказку, когда написал, как Собакевич хотел продать Чичикову «Елизавет Воробей». В указанной выше  переписке перечисляются только мужские прозвища: Камар, Шэршень, Лезень, Козел, Нарушевич, и, наконец, с указанием «самое распространенное», Пазняк. Значит, прозвище закрепилось еще по какой-то причине. Может быть, эти последыши оказывались крепышами и выживали? И какой-то из Пазняков выделялся силой, хваткой? Почаевичи с близлежащими деревнями назывались Ключ Пачаевский. Владели им поляки, католики, русские дворяне польского происхождения. Польша была частью России.  Здесь шла религиозная борьба за влияние.   Белорусами из них не назывался никто. В середине 19 века, когда предположительно родились мои прабабушка и прадедушка, за Почаевичами числилось 4,8 тысяч десятин земли, была водяная мельница, винокуренный завод, сыроварня. Следовательно, росли зерновые культуры, паслись стада. Климат позволял.  Имели разрешение на торговлю питейные заведения, корчмы, их было пять. Но владельцем оставался граф Хрептович М.И., постоянно живший в европейских государствах. В 1875 году наследником становится его племянник граф  М.А. Бутенев-Хрептович. Однако мельницей и винокуренным заводом он управлял не сам, а через управляющего. Такую информацию я обнаружила в интернете (2014-04-20.Виктор). По домашним сведениям,                                                                                                  

Позняк Игнатий Степанович был художником. Его рисунки, видимо, создавались как предлагаемые украшения при изготовлении карет, или по-современному были моделями, образцами. Для таких занятий нужны определенные знания и умения. Ничего конкретного я не нашла. Уже из опыта личного знаю, что его дочь Александра, а потом внучки и правнучки рисовали хорошо. Две —  архитектор Анжела Архангельская и  специалист дошкольного образования по рисунку Татьяна Чаброва — в своей профессии  стали кандитами наук. Наверно, сам Игнат был заметной фигурой. Его первая жена умерла в родах. Второй стала Зося Городецкая.  Её звали шляхтянкой,   отец был управляющим имением какого-то помещика. Юная Зося влюбилась в могучего красавца Игната и готова была с ним бежать, а может быть, и сбежала. В данном случае воспоминания не точны.  Но что точно, так это рассказы о большой новой избе, которую построили молодым, чтобы они жили отдельно от других родственников. От кого, я не знаю.  В этой избе росли девять детей, и  семь  дочерей доживут до преклонных лет.  Старшая Мария, моя бабушка Маруся,  затем Анна; Елена, т.е. тетя Лена, заслуженная учительница РСФСР, жила в Ленинграде, ее муж Иван Алексеевич, белый офицер, в 20-ые годы входил в какую-то оппозицию и скрывался в Мерве.  Александра или тетя Шура жила потом в Ташкенте на улице 12-ти тополей; с ее младшей дочерью  Анжелой, по-домашнему, Лялей, мы  ровесницы. Ольга, тетя Оля, учительница, была замужем за дядей Матвеем, и в войну они   приезжали в Ташкент. Екатерина, её  я не видела, и Ксения. У тети Ксени в Стрельне я провела лето 1954 года. Были еще два мальчика Григорий и Николай, но они умерли.                                                                                             

Помню (плюс мамины рассказы) прабабушку Соню, привезенную из Ленинграда, наверно, от тети Лены, во время войны в Ташкент. Маленькая беленькая старушка с косичкой серебряного отлива в широком длинном светлом платье с карманом, в нем  удобная для ладошки книжечка, которую она раскрывала и словно читала, скорее проглядывала. Считается,  что Зося на родине ходила в костел в Чашниках; понять, что в книжечке были молитвы,  не трудно. Говорила она слегка гортанно, с  белорусским произношением, а может быть, и с польским. Но голос не был старческим, не  проваливался, в нем что-то  переливалось,  что-то  прозванивало. После войны ее отвезли домой в Белоруссию, где она прожила еще несколько лет.    Когда 22 июня началась война, прадеда Игната в Почаевичах не было.  Он вернулся в опустевший дом и ушел   к партизанам. Историки до сих пор не могут «посчитать» погибших белорусов: то ли каждый третий, или четвертый, а сейчас, словно выяснили национальность каждого, что шестой.  Мой белорусский прадед умрет в партизанском отряде.  Сильный Игнат Позняк умирал долго и трудно.                                                                                             

Наконец, семейные легенды пересеклись с историческими событиями. Фамилии образовались из прозвищ и отразили заметную особенность  характера или жизни конкретного в прошлом человека. Талант художника проявляется в потомстве. Отец Софьи Городецкой был управляющим имения Бешенковичи  графов Хрептовичей и жил в этом имении, так как там работала сыроварня. Имение Бешенковичи и село Почаевичи находились в Сеннском уезде Могилевской губернии близко друг от друга. По рассказам мамы, бабушка Маруся спокойно отправляла ее одну по короткой лесной дороге из Почаевичей в имение (это могло быть в 1920-21 гг., когда они туда ездили, маме было 7-8 лет). Жизнь в имении польского графа могла стать поводом называть белорусскую девочку Соню распространенным и любимым поляками именем Зося. Сам образ жизни отличался от деревенского быта, отсюда прозвище шляхтянка. Возможно, предки Матвея были для своих хозяев и раньше полезными или необходимыми. Тогда могло сформироваться представление, потом прозвище, « живет не по-деревенски, а как в городе», т.е. Городецкий (по-русски – городской). Причем, Городецких было много. Я сужу по неожиданно появлявшимся родственникам, когда они ехали через Ташкент. Это по рассказам.  В письмах присылались фотографии никогда не виденных людей. Бабушка с уверенностью называла имена и степень родства с одним из первых заведующих кафедрой физкультуры САГУ кандидатом педагогических наук Федором Городецким (его сына Юрия хорошо знаю), с генералом Серегиным (погибшим с Юрием Гагариным), с генералом  в Калининграде на фотографии с Марылей (его матерью?).                                

ДЕМИДОВИЧ МИРОН ЕФИМОВИЧ —  ОБРАЗЦОВЫЙ И ЧЕСТНЫЙ                                                                   

На огромный портфель деда Мирона я посматривала с надеждой ученицей пятого класса. Туда бы поместились все учебники и тетради. В нем были   документы. Сейчас я держу не копию метрики, как в предыдущих страницах,  а желтый маленький листок  подлинника: ПАСВЕДЧАННЕ АБ НАРАДЖЭННI  №36. Он выдан 17 января 1935 г.  В справке  дата рождения  4 августа 1880 года и крещения (с ошибкой в подсчёте нового стиля),   родители:  бацька Демидович Ефим Устинович и мацi  Демидович Елена Тимофеевна, место рождения – село Почаевичи. Еще одна индульгенция  для 30-ых годов:  Спраука Почаевского сельсовета о социальном статусе – « является сын крестьянина». И еще  протертая временем справка о Елене Тимофеевне,  матери – крепостная крестьянка. По домашним данным батька  Ефим Устинович был портным, и скорее всего без работы не оставался. Может быть, поэтому и выкупил вольную?                                                                                                 

История фамилии Демидович в справочных изданиях  дана по-разному. Имя Демид происходит от Диомид.  Церковная правильная форма имеет перевод с греческого – божественная власть  и называет так святого мученика, врача, «поучавшего больных  Христовой вере». Он мученически скончался в третьем веке. Среди   Демидовичей врачами стали мама (невропатолог), моя младшая сестра Татьяна Николаевна (стоматолог) и моя племянница Ирина Сергеевна (невролог). Тетя Ксеня (Варкулевич по мужу) прошла войну медсестрой или все-таки врачом – не знаю.  Фамилия встречается в Польше, Украине, среди евреев из этого ареала. Еще в 17-18 веках ее находят у «знатных персон из славянского московского купечества». По сведениям Википедии, Дземiдовiч—белорусская фамилия. Все годы жизни и службы  Мирона Ефимовича неслучайно подтверждаются документами. Во второй половине 20-ых и в 30-ые годы в Азии окажутся сосланные  белорусы. Например, Степан Иванович Лиходзиевский, в будущем доктор филологических наук, специалист по творчеству Анатоля Франса. Он читал нам лекции на филфаке САГУ.  Документы моего деда доказывали  добровольное присутствие в  Средней Азии.

К «оправдательным»  принадлежало Удостоверение  по воинской повинности. Привожу текст полностью: « Дано сие заведывающему Тохтамышским двухклассным русско-туземным училищем М. Демидович  в  том, что он состоит на службе во вверенной мне Инспекции с 1-го сентября 1910 года. Пользуется правами государственной службы. Ни в чем предосудительном не замечен; является образцовым и честным работником. Все документы находятся в канцелярии Инспекции. Инспектор народных училищ Закаспийской области. Подпись. Делопроизводитель. Подпись.  Печать инспектора». Удостоверение напечатано на бланке: «Министерство Народного Просвещения. Инспектор народных училищ Закаспийской области. 23 сентября 1916 г. № 2484. г. Асхабад». Сохранилась копия Трудового списка служащего, изданная в Ашхабаде в 1935 году, аналог современной трудовой книжке. Основание для существования подобного документа подкреплено помещенным  Постановлением Совета Народных Комиссаров Союза ССР от 21 сентября 1926 г. за подписью теперь уже исторических лиц: А.Цюрупа, Л. Фотиева. Каждая запись подтверждается справкой и некоторые из них сохранились. После обязательных общих сведений: родился в 1880 году 4 августа, национальность – белорус, социальное положение – учитель, образование среднее, профессия педагог со стажем 25 лет, беспартийный, член профсоюза – Рабпрос, на военном учете не состою – начинается раздел Данные о прохождении службы. Трудовая деятельность моего деда началась  1-го сентября 1896 года, т.е. в 16 лет, и справка №343 от 20 июня 1926 года (на белорусском языке Пасьвядченьие) свидетельствует, что «Дземiдовiч Мiрон Яухiмов запрауды был настаунiком школы граматы у Пачаеускiм селе з 1896 па 1901год». Вероятно, грамотная семья портного способствовала раннему обучению  Мирона или Миры, как называли его  родители, а младший брат именно так сделал надпись на поздней фотографии. Природные данные старшего сына, получившего первые ступени знаний в сельской школе, развились самостоятельно настолько, что Мирон стал в той же школе учить младших ребят.

В будущем дедушка учил своих дочек и внучек так быстро и легко, что мы все миновали первые годы школьного обучения. Маму отдали в четвертый класс, меня в третий, и никакой адаптации не понадобилось. Мирон уволился 1 сентября 1901 года, когда ему исполнился 21 год. Следующие десять лет в трудовом списке пропущены. Именно в 21 год в царской армии начиналась солдатская служба. Я не знаю, как пошел дед служить — по жребию или по желанию, оставался ли он после обязательного срока или нет. Служил он писарем, и начальство было им довольно. Безукоризненно грамотный с красивым разборчивым и чуточку нарядным почерком, ладный, ловкий, воспитанный. По  служебному уставу он имел какие-то привилегии. Но  после 1917 года вспоминать, не говоря о том, что указывать в Трудовом списке  военную службу в царской армии, было просто неблагоразумно, если не опасно. Однако уже в 1910 году он находился в Ашхабаде, где выдержал экзамен на звание учителя начальных училищ при бывшей Ашхабадской мужской гимназии. Такое удостоверение на бланке Мервского районного Исполнительного комитета от 25 мая 1930 года №4729 за подписью зав. райгорно Хакимова и секретаря А.Долгова есть в бумагах деда. В документе указано основание для его более поздней выдачи:  Удостоверение, т.е. подтверждение, Ашхабадских педагогов А.Высоцкого и А.Совиной с соответствующим посвидетельствованием подписей. Учительское служение деда  в Туркмении закончилось  16 декабря 1936 года. Учитель в поселке Камененск, в Атамышском  двухклассном русско-туземном  училище, заведующий Кизил-Арватским русско-туземным училищем, заведующий Тахтамышским русско-туземным училищем. Такова  служебная география Мирона Ефимовича с 1-го сентября 1910 года по 20-ое мая 1919 года. Его педагогическая деятельность пришлась на становление и развитие светской формы образования в Закаспийском крае царской России. Начиналась эта  реформа в конце 19-го века при Куропаткине А.Н. Обучение в русско-туземных училищах  напоминало принципы европейского образования. От первоначального недоверия местных жителей  в 20-ом веке  установился интерес к более короткой и легкой системе знаний. Русско-туземное обучение давало знания русской и туркменской грамоты, арифметики, вероучения христианского и мусульманского. Азы знаний сыграли роль в  просвещении народа и формировании национальной интеллигенции. Такой вывод  сделала  туркменская исследовательница Ходжакулиева Б.А. в своей диссертации «Народное просвещение Туркменистана в колониальный период»(1881-1917).Ашхабад.1996.                                                                                       

Имея постоянную государственную службу,  мой дед в 1912 году поехал на родину и обвенчался с Марией Позняк. Наверно, любовь была с первого взгляда. До последнего дня жизни  он звал Марусю душечкой. Революционные потрясения докатились до Туркмении в 1919 году, и семья Демидович через Каспийское море, как путь более короткий,  летом девятнадцатого года приехала на Северный Кавказ. Дедушка нашел работу в Пятигорске учителем профессионально-технической школы. Здесь они прожили два года и в сентябре 1921 года вернулись в Туркмению. Местом постоянного жительства стал Мерв, Оренбургская улица, № 46. Две комнаты  с деревянными полами стали наемным жилищем на долгие 15 лет. Большой дом принадлежал русскому хозяину, и комнаты были заселены приезжими. Во   дворе с редкими деревцами вдоль забора стояли хозяйственные постройки и сараи. Бабушка Маруся завела хозяйство: домашнюю птицу, кабанчика и общую любимицу корову по кличке Жданка. Мама рассказывала, как в хлеву ложилась под спокойную  Жданку и прямо из вымени выдаивала в рот молоко. Наверно, кто-то помогал Марусе с хозяйством. Ведь дед был на работе и ездил по Туркмении. Бабушка как старшая дочь в семье Позняков присматривала за младшими сестрами. Теперь,       устроившись сама, старалась вытащить их  из деревни. В разные годы  жили в Мерве, работали в других туркменских городках Елена, Ольга и Шура. Росли  свои две дочки, которые даже ревновали маму к теткам, окруженным вниманием и заботой больше, чем девочки.   Мирона Ефимовича помнили оставшиеся  работники просвещения. Его назначают 10 октября 1921 года заведующим школой-интернатом им. Махтума Кули. Подобные учебные заведения создавались для детей кочевых туркмен и требовали большой  ответственности. В этой должности дед проработал 7 лет. Остались фотографии за несколько лет, где вокруг группы преподавателей множество ребятишек, одинаково одетых в форменное платье.  В 1927 году Мирон Ефимович Демидович переходит работать в Мервский педагогический техникум учителем русского языка. Это уже иной более высокий уровень образования. Из скупых дедовских рассказов я помню нотки сожаления в  голосе, когда он говорил, что его не пускали к такой работе из-за отсутствия соответствующего диплома. А он, видимо, надеялся и готовился к  экзаменам,  упоминая лекции в Ташкенте Николая Петровича Кременцова, у которого через двадцать лет училась я в университете. Однако в педагогическом техникуме его ценили. Свидетельствуют записи в трудовом списке: из преподавателей его  назначают временно  заведующим, что длится два года. Затем приказ о должности преподавателя на полгода и снова дед заместитель заведующего. И продолжалось так с 1927 по 1934 год.

Приказы о смене должности чередуются с  поздравлениями по новым  принятым датам и, что для меня важнее и интереснее,  попадаются  приказы индивидуальные, за личную работу деда: 13 марта 1931 года выражена благодарность за проявленную энергичную работу в Мервском педтехникуме. Помимо периодической прибавки  к зарплате в размере 60 рублей (общее положение о периодических прибавках) Мирон Ефимович в 1933 году получал 20% надбавку в размере 33 рублей в месяц. 1 мая 1935 года в ознаменование пролетарского праздника за добросовестную работу он премирован месячным окладом. К этому  времени Демидович преподает общеобразовательные предметы на  Счетоводно-бухгалтерских курсах, где происходит та же передвижка с преподавателя на заведующего. Возможно, проблема кадров была действительно острой, хотя к середине 30-ых годов она решалась, но решалась количественно, а не качественно. Занимать кресло хотелось, но работать умения и  способности не было. Формулу признательности и награды я  вижу в приказе  №272 от 2 октября 1934 года: « За исключительно добросовестное отношение к делу и умелое преподавание премировать  250 рублями. Директор Филатов».   Привожу еще один документ, отпечатанный в типографии Наркомместпрома  города Мерв тиражом в 3 экземпляра. Два сохранились в «историческом» портфеле деда.

Третий, видимо, остался в отделе кадров по месту работы. « Заведующему учебной частью счетоводно-бухгалтерских курсов Мервского бюро О.С.У.   МИРОНУ ЕФИМОВИЧУ ДЕМИДОВИЧУ. По поручению партийной, комсомольской и профессиональной организаций курсов переподготовки участковых инспекторов Нархозучета парторг, комсомольский комитет и профком, отмечая Вашу заслугу в деле правильной постановки учебной работы, приносят Вам нашу пролетарскую благодарность. Заверяем Вас, Мирон Ефимович, что мы всегда с особенным удовлетворением будем помнить о Вас, как о хорошем преподавателе и лучшем товарище, на деле превращающем в жизнь лозунг вождя трудящихся т. Сталина «кадры решают всё». Парторг Худай Берганов. Комсомольский комитет Калинкевич. Профком Сахатов. 23 мая 1935г.» Тот же текст дан на другой половинке листа по-туркменски латинским шрифтом. От того эпохального времени сохранилось письмо деда старшей дочери, моей будущей маме, тогда студентке ТашМИ. Вот оно: «Дорогая Верочка! Ты писала о справке, я прочитал письмо и забыл. Вчера мама мне напомнила, что надо  скорее послать справку. Ну, вот я посылаю. Живем мы по-прежнему: я ухожу в 8 с половиной часов утра и часов в 10 вечера возвращаюсь домой. Можно было бы днем приходить домой, но далеко, и я устаю. Я беру с собой молоко, хлеб. Мама возится дома. Ляля в 1 час уходит в школу, а возвращается к 8/30 вечера. Вот такое наше житье-бытье. Все здоровы. До сих пор не могу получить денег Екатерины Иосифовны на проезд. Никак не могу поймать завхоза. Вчера, наконец-таки, завхоза нашел. Деньги он получил, но не мог выдать, т.к. эти деньги по доверенности должен получить доктор Миронов, а его сейчас нет, он в Байрам-Али. Таким образом, не знаю, когда удастся получить эти деньги. Мы тебе послали после твоего отъезда 300 рублей. Первый раз вместе с деньгами  Екатерины Иосифовны 150 руб., затем, кажется, 20 сентября 150 руб. Пиши, получила ли ты их? Пиши, как протекает твоя жизнь. Передай привет всем от всех. Целуем крепко. Папа.Мама.Ляля. 28 сентября 1935 г. Мерв».

Через год в феврале 1936 деду  по закону № 100 ТССР установили 5-ую надбавку к зарплате – 50% в размере 109 руб.50 коп.  Под №25 встречаю впервые приказ о предоставлении трудового отпуска за 1936 год с 10 октября по 10 декабря. Но уже в следующем пункте этой графы 20 ноября: «  отозван из трудового отпуска для проведения и подготовки выпускных испытаний». Последняя запись в Трудовом списке: « Приказ №84 параграф 7 от 31 декабря 1936 года — освобождается от занимаемой должности по собственному желанию». Мирон Ефимович Демидович, отмеченный царским режимом как образцовый и честный работник, пролетарской властью назван хорошим товарищем и лучшим преподавателем, покинул Туркмению. В  Ташкенте бабушка к приезду деда нашла  участок для строительства жилья. Мельничный переулок понравился ей больше адреса на Новоульяновской улице. У хозяйки Нины Григорьевны Беловой они купили  смежную комнату и пристроили к ней еще одну, входной коридор, зимой служивший кухней, открытую веранду – самое удобное место в среднеазиатском регионе. Полагалась также половина участка.  Земля, условно разделенная, для меня достаточно долго была лугом с травой и полевыми цветами. Нине Григорьевне было много лет. Говорили, что ее муж работал в Персии (Иране), но умер давно. Она  жила скромно, бедно и сдавала свою комнату.  Дед-пенсионер снова устроился на работу в Художественно-учебный производственный комбинат преподавателем русского языка (1937-1941). На бабушке были домашние хлопоты, базар и помощь старшей дочери, вышедшей замуж. Младшая – школьница, пока шло строительство, жила у сестры. В  40-ых годах  Ляля поступила в Институт иностранных языков на  факультет немецкого языка. Последнее место работы дедушки — Профтехшкола МСО, где он обучал инвалидов Великой Отечественной войны (1941 -1953). В 73 года Мирон Ефимович ушел на пенсию и прожил еще 20 лет, сохраняя работоспособность и свежесть мыслей.

Бабушка пережила его на полтора года. МАМА  ВЕРА МИРОНОВНА ДЕМИДОВИЧ. Вот ее первый документ – метрическая запись. «Из книги записей рождения за 1913 год Отдела записей актов гражданского состояния при Областном  исполкоме № записи 116. Месяц и число рождения – 22 сентября 1913 года. Место рождения – город Мерв. Пол ребенка – женский. Имя и фамилия ребенка – Вера Демидович. Имена и фамилия и род занятий родителей – учитель Отамышского Русско-Туземного 2-х классного училища Мирон Ефимов Демидович и законная жена его Мария Игнатьевна. Оба православные. Священник Иоанн Паковский с диаконом Василием Безугловым Мервской Покровской церкви. С подлинником верно: Завед. Загса (подпись). Делопроизводитель (подпись). По реестру исх.№457 от 10/6 – 23 года». Мервская Государственная Нотариальная контора свидетельствует верность этой копии с подлинником ея(старая орфография), представленной в Контору гр. Верой Демидович.  Взыскание сборов: нотариального и местного-50 коп. Копия эта предназначается к подаче в учебное заведение. Город Мерв Августа 29 дня 1927 года. По реестру №2308. Зам. нотариуса подпись гербовая печать. Гр. (т.е. гражданка) Верочка Демидович 14-ти лет  накануне учебного года запасается копией метрики. В какое учебное заведение она пойдет?  Десятилетний возраст нового государства требовал иной формы всеобщего образования. После закрытия начальной школы,   гимназии, реального училища было установлено девятиклассное общее образование. Теперь его  меняли на восьмилетку,  сделав учеников  выпускниками с неопределенным будущим. Об этой ситуации я читала в воспоминаниях Ольги Юрьевны Пославской, о еще более сложной в биографии сына Анны Ахматовой Льва Гумилева. В Мерве, где выбор был совсем не велик, мама, мечтавшая о пении (у нее было сильное и выразительное сопрано), получить согласие отца на жизнь «певички, актерки», конечно, не могла и выбрала двухгодичное  медицинское училище. К моменту его окончания в 1929 году страна победившего социализма поставила барьер перед высшим образованием для непривилегированных сословий, в том числе учительских детей. Учиться в Мерве больше было негде. Вера Демидович едет в столицу Ашхабад и поступает на рабочие курсы.

Прочувствовав жизнь в общежитии и просто не дома, она меня уже,  казалось бы, в другое время никуда не отпустила. Самостоятельная жизнь в Ашхабаде моей мамы, тогда шестнадцати — семнадцатилетней, отразилась на фотографиях. Надписи соответствуют возрасту, мечтам и надеждам юности. От Зои Маликовой, блондинки с короткой стрижкой и горящими глазами очень кратко: На память ВЕРЕ! – карандашом, и четко чернилами: 1928 г. Снимок в аккуратной рамочке  из светло-серой  картонки, указано место – фотография А.Ф.Кочеткова.  Коканд. Значит, тоже приезжая. От нее же фото 6 марта 1932 г. И также: Вере! (С таким же восклицанием). Однако город другой – Мерв. А сама Зоя, повзрослевшая и похудевшая, глаза спокойнее и как-то строже. Надписи похожи, как и одинаковые стрижки и поза на фотоснимках, образ времени в наивности и доброте слов, в скромной бедной ограниченности нарядов. « Другу детства»- от Раи Юдиной. Ашхабад.8 января 1930 года. От Е. Лиленковой: «Вера! Чаще вспоминай наши студенческие годы, которые  самые наилучшие годы в нашей жизни. Весенние дни 30-го года будут памятны для нас».10 октября 31 года. Гор. Мерв». Фото Шуры Ребриковой, переданное кем-то: «Для Веры. Ашхабад. Гоголевская 13». Большая фотография без имени дарителя. Видимо, указание города и числа (Ашхабад. ТССР.20 января 1931г.) и многозначительная надпись должны заменить имя: «В память о всех переживаниях совместной жизни, дни которой считаю самыми счастливыми в жизни. Не забывай их. Верусеньке».   

Две маленькие общие карточки в разное время года. На одной  одетые, зябнувшие молоденькие пролетарии, человек двадцать. Большинство ребят, девочек пять. Над ними плакат «Коминтерн—друг пролетарской»…Последнее слово (может быть, молодежи) не отпечаталось.  На обороте надпись маминым четким почерком: Драмкружок при Ашхабадском  медполитехникуме совместно с гидротехникумом и сельскохозяйственным. Снимались 19 декабря 1929 г. Ашхабад. Действующие лица в «Шлаке». Мама сидит во втором ряду вторая справа. Трое ребят в центре держат большой  плотный лист с  непроявившимся текстом. Другой снимок, явно более поздний, но  участники  кружка, как будто, те  же.  Девушки даже принаряжены – в  разных блузах на выпуск и в разных позах. Мама стоит на переднем плане вполоборота. Это все Ашхабад. О чем могло быть театрализованное действо «Шлак»? В начале 30-ых годов среди производственной прозы появился роман В.Попова «Сталь и шлак». Студенческий спектакль вряд ли мог заинтересоваться им. Для молодежи тех лет шлак означал пустую породу, вторичное сырье, при негативной оценке человека синонимичен отбросам. Но ставить пьеску о недостатках, только критиковать, без возможности перевоспитания и уверенности в счастливом будущем не характерно  ни для времени, ни для молодежной аудитории. И, конечно, нужны были комические ситуации с « бывшими», несознательными, не соответствующими передовым идеалам.  Скорее всего, пьеса «Шлак» именно была такая воспитательная. Я вспоминаю мамин рассказ. Когда она вышла замуж,  Николай Николаевич Зимин спросил ее: «Хочешь, я построю тебе дом?» (В тот период 1936 года у него такая возможность была). Ответ мамы: «Ты что?! Думаешь, я какая-нибудь буржуйка!?» К сожалению, это не выдумка. К счастью, для всей семьи, что мама оказалась такой несознательной. Приближался 1937 год, работа отца над проектом медицинского института по всесоюзному приказу  и приказом  Ф. Ходжаева. Тогда все обошлось.                                                                                                

Через два года девятнадцатилетняя  Верочка студентка-медичка в Ташкенте. Худенькая стройная, большеглазая, по-прежнему коротко остриженная, но с уложенными волнами волос и на одиночной портретной фотографии, и на общей в химической лаборатории среди студентов, и в  открытом платьице-сарафанчике. Верочка всегда была фотогеничной. Территория старого ТашМИ с зелеными насаждениями и лужайками была местом для подготовки к занятиям, экзаменам, местом отдыха. Сохранился любительский четкий снимок двух подруг, Веры Демидович и А. Польянц.   Студенческие годы пришлись на время первых успехов ташкентской медицины и стали союзом талантливых учителей и способных учеников. Лекторы были известными профессорами, учеными, оказавшимися в Азии. Кто-то в правительственной командировке, кто-то в неофициальной ссылке, по состоянию здоровья. Научные заседания войдут с тех пор в жизнь ТашМИ как форма постоянных контактов. Иногда, между ссылками, возвращался Войно-Ясенецкий В.Ф. Невропатологию читал профессор Захарченко, ученый с неординарными взглядами. Позже он был вынужден уехать из Ташкента. По-моему, именно его лекции сделают маму  невропатологом. Разбирая после ее смерти  обнаруженные книги и бумаги, я увидела объемную книгу с большой вложенной фотографией. Это был учебник – лекции по нервным болезням  Захарченко и  его фотопортрет.  Когда – то мама мне говорила о его лекциях, где затрагивались темы, не рекомендованные как запрещенная информация,  в том числе проблема наследственных заболеваний. Сегодня она одна из острых: с одной стороны, решаемых, с другой, непредсказуемых  для потомства.

В июле 1936 года Верочка Демидович закончила институт. Через год 16 августа 1937 года начинается ее трудовая книжка: зачислена на должность ординатора  нервной клиники Ташкентского медицинского института. После окончания ординатуры с мая 1940 года она работает врачом-ординатором в Институте неотложной помощи. В январе 1942 года  как военнообязанная откомандирована на работу в эвакогоспиталь, где принята на должность заведующей физиотерапевтическим кабинетом. 31 августа1943 года маму откомандировали в распоряжение Народного комиссариата здравоохранения Узбекской ССР. Через неделю она возвращается в Институт неотложной помощи как врач-невропатолог физиотерапевтического кабинета. В сентябре 1945 года ее переводят в ТашМИ ассистентом в клинику нервных болезней. Таким образом, Демидович Вера Мироновна проходит хорошую школу невропатологии в разных коллективах, наблюдает индивидуальную деятельность научную и практическую, лечебную и педагогическую. В 1947 году ей присвоено ученое звание ассистента. В ТашМИ мама проработает 30 лет. Через клинику ТашМИ проходят  больные, для которых именно эта клиника их последняя надежда. Ассистент Демидович ведет  разные палаты и мужские, и женские. А потом появились детские. Жалующиеся  «Головка болит», на  резкое ухудшение зрения до полной неожиданной слепоты, на последствия и осложнения после незаметно прошедших болезней – все это было и много раньше.  Но война, переполненный эвакуированными город, отсутствие средств, лекарств, сложности диагностики и т.д.  

Все налаживалось постепенно.   В ТашМИ стали принимать маленьких страдальцев. Их поручили ассистенту Демидович. Пробы, предположения, неудачи,  редкие успехи, возникающий собственный опыт определили профиль научной работы. С сообщениями о них мама выступала на издавно практиковавшихся научных ежемесячных конференциях. Наименее исследованной оставалась проблема детских головных опухолей. Она стала темой кандидатской диссертации. Защита состоялась 9 мая 1951 года (тогда день Победы не был еще праздничным). Заседание проходило в зале заседаний ТашМИ, т.е. на втором этаже в актовом зале бывшего кадетского корпуса, где разместилось несколько клиник. Мамина защита была второй. Присутствующих было уйма. Я не помню маму на защите. Но была поражена темпераментным выступлением  профессора психиатра Детенгофа. Потом цветы, подарки (книги), и в наш двор на банкет.  В  декабре мама получила вызов в Москву —  в Высшую Аттестационную Комиссию. Веру Мироновну Демидович обвинили в космополитизме. Борьба с вражескими элементами среди интеллигенции, низкопоклонством перед Западом определилась с 1948 года. Поводом стали разногласия в расшифровке кардиограммы  Жданова – инфаркт или сердечная недостаточность. Через три дня больной скончался, и медсестра Л.Тимашук  доложила о несогласии с врачебной позицией. Якобы недосмотр врачей был объявлен вредительством, а медсестру наградили орденом Ленина. В литературе, искусстве, науке, медицине особенно, начинается поиск врагов. Термин «безродный космополит» становится обвинительным приговором. Преследование «врачей-убийц» соединяется с открытым антисемитизмом.                                                                             

Мама «соответствовала» распространявшимся партийным установкам: Фамилия-Имя-Отчество  бесспорно ветхозаветного происхождения, и в ее отчестве повторялось  имя академика медицинских наук Мирона Вовси. Тема диссертации «Опухоли головного мозга у детей» восстанавливала словосочетание «кровь христианских младенцев». Кроме того, она жила далеко от Москвы, и, значит,  в Азии  уже плодились враги. Вот только отсутствие сносок на советских авторов оставалось упрямым фактом, который опровергнуть было невозможно. Через много лет мама и от нее я получили подтверждение, что ее  работу помнили как одно из первых исследований этой сложной и, конечно, трагической темы. В годы моей работы замдекана вечернего и заочного отделения филологического факультета ТашГУ на старшем курсе учился взрослый  женатый студент с четырехгодовалой дочкой. Неожиданно он перестал ходить на занятия. Учился он хорошо, и его отсутствие из-за работы уже бывало. Когда он появился, по внешнему виду было заметно, что, видимо, что-то случилось. «Заболела дочка. Врачи не могут определить, что происходит». Я дала ему мамин телефон, чтобы спросить, кому еще можно показать ребенка. Мама захотела увидеть девочку. Через несколько дней семья полетела в Москву. Подробности я узнала не сразу, а у мамы спрашивать не стала.  Вера Мироновна сказала родителям, что может быть, поможет  нейрохирург. Такие операции в Москве уже делали. У приезжих не было никакого официального направления. Чтобы его получить, требовалось немало времени. В институте они пробились на прием. Узнав, что девочка из Ташкента, врач спросил: «Кто вас направил? Демидович?» Опухоль оказалась, как и предположила мама, неоперабельной. Через три месяца студент показал фотографию красивой девочки: «Здесь она уже ничего не видит, но как живая».                                                                          

Тогда для мамы все закончилось, она вернулась в клинику, но детской невропатологией больше не занималась.  Я не знаю, насколько приведенный эпизод скажется в ее дальнейшей врачебной жизни, но ученое звание доцента ей так и не дали. Вопреки кадровым установкам высшей школы она вела и лекции, и практические занятия, была постоянным консультантом в неврологическом анамнезе пациентов   других  клиник, ее постоянно звали на срочные вылеты медицинской авиаслужбы, в  просторечии «воздушки», и она не раз привозила из районов тяжелобольных. Бескомпромиссным было ее участие в призывных комиссиях. Если В.М.Демидович была на осмотре призывников, остальные врачи чувствовали себя спокойно.  Параллельно она занималась научными исследованиями. Когда вырисовалась тема  возможной  докторской работы и появились первые публикации, маму попросили  «негнущимся» голосом передать все наработки ее ровеснице, застрявшей  и бесперспективной в науке. Вера Мироновна, молча, отдала всё. И ушла из ТашМИ. В тот же день 26 августа 1972 года ее приказом о переводе зачислили на кафедру нервных болезней в Среднеазиатский Медицинский Педиатрический Институт.  Маме исполнялось 60 лет.  И в том, и в другом медицинском учреждении кафедрами руководили ее бывшие ученики. У первого через несколько лет началось неизлечимое в тяжелой форме неврологическое заболевание.                                                        

Вера Мироновна окажется долгожителем и действующим специалистом. Она, как и раньше, следила за всеми новинками медицины и консультировала даже по телефону, кому-то из молодых врачей передавала личный бесценный опыт собственных наблюдений и рецептурных сочетаний. Жизнь и смерть ее все-таки щадили. Мама, конечно, болела тоже, но диагноз чаще всего ставила себе сама. Так было с обнаруженным возрастным диабетом, который не отражался в анализах, в серьезном воспалении легких, который вылечили в туберкулезной больнице, хотя палочек Коха так и не нашли. Последний день ее жизни начался телефонным звонком мне. Я была через 15 минут. Она  самостоятельно переодела ночную рубашку и, ойкнув, сказала, что надо привезти Галину Александровну Кареву, офтальмолога: «что-то кольнуло в глазу». И легла бочком на кровать. Заснула? нет. Отключилось сознание.  Никаких стонов не было. Дышать стала временами тяжело. Так продолжалось  день-ночь. Пришла Наташа Озерная, верная, палочка-выручалочка, опытная медицинская сестра, соседка. Пришла Инна , врач, моя ровесница и подруга  детства, тоже соседка. Я понимала, но как-то со стороны. Наступило утро и снова день. Это был день моего рождения. Прошли часы, когда я родилась. Танечка позвонила из Киева, что вылетает. Время приблизилось к пяти вечера. За окном зима, январь. Мама ушла. Фамилия ДЕМИДОВИЧ среди моих предков закончилась.            

Tashkent Retrospective:

Публикуется впервые. Редкое старое фото.

Железнодорожный мост по Луначарскому шоссе (сейчас Буюк Ипак Йули), 1978 г. На платформе новенькие жигули тольяттинского автозавода, на мосту транспарант с лозунгом — «Слава советскому рабочему классу».

Автор фото: Эдуард Пенсон.

До постройки этого моста (кажется, в 1971 году) мост был старым (как на Паркентской и на Сарыкульке), а рядом с ним была автостанция Салар (в сторону Чирчика, Газалкента, Хумсана, Бричмуллы, Чимгана). Позже, после переноса, автостанция получила имя Шастри. ЕС.

Пять составов поездов метро модели 81−765.5/766.5/767.5 для новой надземной линии Ташкентского метрополитена отправил в четверг российский «Метровагонмаш» (входит в «Трансмашхолдинг»), сообщила пресс-служба холдинга.

Фото: tmholding.ru

Контракт на поставку пяти составов в четырёхвагонном исполнении для ташкентского метро был подписан в октябре 2018 года. Каждый поезд состоит из двух головных моторных вагонов, одного промежуточного моторного вагона и одного промежуточного безмоторного вагона. Срок службы вагонов составляет 30 лет.

Завод-изготовитель также поставит комплект запасных частей и материалов, необходимых для технического обслуживания вагонов метро, и окажет консультационные услуги для обслуживающего персонала.

Поезда имеют сквозной проход и широкие дверные проёмы (1,4 м), а также новую систему светового оповещения открытия и закрытия дверей. Для вагонов разработаны колёса низконапряжённой конструкции с шумопоглотителями. В конструкции использованы современный асинхронный тяговый привод, экологичные материалы, обеспечена надежная шумо- и теплоизоляция вагонов. В салонах установлены системы кондиционирования, вентиляции и обеззараживания воздуха. В головных вагонах оборудованы места для инвалидных колясок.

«Метровагонмаш» выпускает вагоны серии 81−765/766/767 с начала 2017 года для московского метрополитена под наименованием «Москва». Для Ташкента изготовлены составы обновлённой модификации, согласно требованиям заказчика.

С 1977 года «Метровагонмаш» поставил в столицу Узбекистана более 20 составов поездов метро.
«Газета.uz»

Bobur Ismoilov

низами ибраимов:

Вероятно это 1921 или 1922 год так как портрет М. П. Томского, который держат на заднем плане, — как руководителя в это время Комиссии ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана.

Москвичи, не пропустите!

«Театр движения Лик» приглашен в Москву на Фестиваль особых театров «Протеатр», который пройдет 21 — 28 сентября 2019 года на разных театральных площадках Москвы.

Спектакль «Невыдуманные портреты» будет представлен театром из Ташкента 24 сентября в 19-00 в театральном зале Москонцерта на ул. Пушечной 4, стр. 2. Продолжительность – 70 мин.

Это музыкально – танцевальный спектакль о том, как молодые люди с инвалидностью, вступая во взрослую жизнь, ищут точки соприкосновения с другими людьми и с миром в целом. Одни из них – не видят или не слышат, другие имеют умственные и физические особенности, кто-то передвигается в инвалидной коляске. Обычно окружающие люди помогают им освоиться в обществе. Но и сами ребята с особенностями развития способны принести в наш мир что-то важное и даже помочь другим. Своим творчеством, они трогают сердца окружающих, делая их мягче и добрее.

На сцене ребятам с инвалидностью помогают профессиональные актеры. Вместе они утверждают мысль, что все мы своими достоинствами можем восполнить недостатки друг друга.

Ссылка для регистрации на бесплатное посещение спектакля «Невыдуманные портреты».
Ссылка на фотографии из спектакля «Невыдуманные портреты».
Ссылка на фотографии из разных спектаклей «Театра движения Лик».

Поездка «Театра движения Лик» на фестиваль «Протеатр» осуществляется по Благословению Митрополита Ташкентского и Узбекистанского, Владыки Викентия при активной поддержке Правительства Москвы.

Tashkent Retrospective:

Старый город. 1982 г. Боярка в кульке, помните? :).

Махалля Хаст-Имам, улица Олча. На заднем плане Медресе Баракахана.

Автор неизвестен.

Друзья, приглашаем вас отметить Неделю мобильности прогулкой по новым местам Ташкента. В воскресение 22 сентября. Бесплатно. У вас будет возможность посетить:
Комплекс Сузук-ота, Новостройки Самарканд Дарвоза, Новостройки Октепа, Парк Навруз, Набережную Дамаши. Встреча завершится ужином.
Перемещения будут на комфортабельном автобусе. Обязательно условие участия: написать впечатления и опубликовать фотографии у себя в Фейсбуке или в группе МФУ или в Инстаграме с хештегами #mobilityweek #harakatlanishhaftasi #НеделяМобильности.

Сбор в 16:30 на стоянке около Сузук-ота (400 метров от ТРЦ Самаркад Дарваза в сторону Кукчи). Для регистрации необходимо написать до 12-00 в телеграм на номер +998 90 1879597 и дождаться ответа с подтверждением. Количество мест ограничено.

Словно к нам пришла с картины… © Помните песню Нани Брегвадзе?

Недавно вышла из печати новая книга Б. А. Голендера о немцах в Узбекистане. Почти весь тираж забрали заказчики, у автора осталось несколько экземпляров, поспешите.
У меня контактов нет, ищите Бориса Анатольевича через Рустама Хусанова или через музей Есенина. 

В институте Солнца на экскурсии 22 сентября 2019 года.

Принято восторгаться учёными, придумавшими Большое Зеркало. Но, честно говоря про зайчик знают дети в садике, а зеркалами жёг корабли ещё Архимед в Древней Элладе. Это, конечно, шутка. Хочется привлечь внимание к незаслуженно забытым создателям огромной конструкции. Ведь разработать, рассчитать (на прочность, на жёсткость, на старение/усталость, на вибрацию, на устойчивость, на коррозию, на поводку и на температурные искажения) такую конструкцию, да ещё разработать техпроцесс сборки — это великое искусство! Этому мало учат в институтах — это многолетний опыт индустриальной державы.

А ещё все эти конструкции очень красивы и радуют глаз. Даже оба.

В рамках культурно-просветительской программы «Люди Самаркандианы» издание «Самаркандский Вестник» опубликовало интервью с российским драматургом, режиссёром, сценаристом и прозаиком Семёном Исааковичем ЗЛОТНИКОВЫМ.

— Семён Исаакович, Вы родились в Самарканде. Что Вы помните о своём детстве?
— Летом 1941 года родители с двухлетней сестрой бежали от войны из Киева. Папу, агронома по профессии, командировали работать в совхоз Джамбай. Близко от Самарканда. Мне в 45-м уже посчастливилось родиться в самом Самарканде. Роддом находился где-то у центрального рынка. Жили на улице Энгельса, 51, напротив уютного парка Победы. Озеро, лодки. Летний кинотеатр. Духовые оркестры. Циркачи, канатоходцы. Кафешки с пивом и мороженым. Еще короткий переход через дорогу – стадион. В другой стороне, буквально в ста метрах — Дворец пионеров, библиотека. Практически, детство прошло в общем дворе. В жалких и милых хибарах ютились еще примерно семь-восемь семей. Принадлежали лачуги одноглазому бухарскому еврею, отбывавшему десятилетний срок в тюрьме. Мне было лет пять, когда он объявился. С черной повязкой на глазу, похожий на пирата. Дети от него в страхе разбегались. Я запомнил его на всю жизнь – такой он был колоритный.

— С тех пор прошло много лет. Часто ли Вы вспоминаете о Самарканде?
— Самаркандское детство вспоминаю часто. Походы с родителями на центральный рынок, в центральный парк Горького на спектакли в летнем театре, массовые вечерние гуляния по Карла Маркса. Все, казались, друг с другом знакомы. Кивали, здоровались, улыбались. Останавливались, разговаривали. Было время, когда люди друг с другом еще разговаривали, но понимали…

Мама работала учительницей в начальных классах. Жили бедно. Но счастливо. Плохого вообще не помню. Очень хорошие люди жили тогда в Самарканде. Вообще, после войны в людях было много добра. Добрее узбеков вообще людей не встречал. Всегда улыбнутся, погладят по головке, угостят вкуснейшим пловом, лепешкой, виноградом, пиалой пахучего чая. Факт: узбеки радушно приняли тысячи людей, как мы, бежавших от войны, приютили, согрели, накормили. Вечная память и низкий поклон.

Там же, на Энгельса находилась школа (кажется, 37), куда пошел в первый класс. Помню, как все плакали, когда умер Сталин. Я почему-то не плакал, за что меня в наказание отправили домой. В 1953-м году папу перевели работать в Ташкент. Я не хотел уезжать. Уже после нигде я так не был счастлив, как в Самарканде…

— Что для Вас означает Самарканд?
— Во всех интервью первым делом вспоминаю, что я родом из лучшего в мире города – Самарканда. Мои пьесы игрались по всему миру, и я видел много прекрасных стран. Но сравнить Самарканд могу, разве что, с Иерусалимом. Тоже древний и тоже прекрасный. Пусть нас Бог бережет!

Анатолий ИОНЕСОВ, автор энциклопедического проекта «Самаркандиана».

Наша справка:

Семён Исаакович Злотников родился 18 сентября 1945 года в Самарканде. Окончил Ташкентский университет, отделение русской филологии. Работал спортивным журналистом, писал стихи и прозу, с 1969 года печатался в ташкентских газетах и литературном журнале «Звезда Востока». С 1972 по 1984 гг. жил и работал в Ленинграде, с 1984 г. в Москве. Впервые его пьесы были поставлены в 1977 году в ленинградском Театре комедии («Мужья Антонины» и «Всё будет хорошо»), а его первым режиссером был Пётр Наумович Фоменко. С 1978 года пьесы Семёна Злотникова широко ставятся в Москве (Театр на Таганке, «Современник», «Эрмитаж», драматический театр им. А. С. Пушкина, Школа современной пьесы, Новый драматический театр, Около дома Станиславского, театр «Шалом»), в Санкт-Петербурге, в десятках театров России, Украины, Казахстана, Беларуси, Литвы, Латвии, Эстонии…

Руководил всесоюзными семинарами драматургов, работал с молодыми авторами, написал три романа. Уже четыре десятилетия пьесы Злотникова не сходят с театральных сцен самых разных стран и переведены на 15 языков, поставлены в Польше, Германии, Франции, Финляндии, Норвегии, Дании, Швейцарии, Японии, Израиле, Болгарии, Австрии, США, Австралии…

Главный мотив в его творчестве – тема единения людей. Живёт между Иерусалимом и Москвой. Много путешествует. Свои пьесы зачастую ставит сам. Отсюда.

«Узвторцветмет» и Госкомэкологии совместно с хокимиятом Ташкента разработали «дорожную карту» на 2019-2021 годы по улучшению экологической ситуации в Сергелийском районе Ташкента, сообщили в пресс-службе предприятия.

Сейчас документ внесен на утверждение в Кабинет Министров. Он предусматривает реализацию комплекса природоохранных мероприятий по сокращению выбросов загрязняющих веществ в атмосферный воздух, охране водных ресурсов, обращению с отходами, а также иные меры по снижению негативного влияния производственной деятельности предприятия. Его общая стоимость превышает 10 миллионов долларов.

«В рамках «дорожной карты» планируется установить вентиляционные системы и очистные сооружения в цехе по производству свинцовых сплавов на 1,8 миллиона долларов за счет собственных средств «Узвторцветмета». Эти работы будут завершены до конца 2020 года», – сообщили на предприятии.

Кроме того, в настоящее время подходят к завершению проектно-изыскательские работы по обновлению и модернизации очистных сооружений в цехах по производству алюминиевых и медных сплавов, а также в цехе по переработке лома и отходов цветных металлов.

«Населению, проживающему в Сергелийском районе столицы, где расположено предприятие, не о чем беспокоиться. На сегодняшний день «Узвторцветмет» отвечает всем требованиям отечественного законодательства по выбросам и не представляет никакой опасности для жителей. При этом после завершения модернизации предприятие сможет поспорить за звание самого экологичного промышленного объекта не только Узбекистана, но и всей Центральной Азии»,

Отсюда.